И это зрелище бесстыдного лицемерия наполнило его такойяростью, которая начисто вытеснила из сознания и тела всякие остатки желания.Теперь им владела только ненависть: ненависть к ее запекшимся губам, ибеспорядочно скомканной одежде, и этим ее дрожащим рукам — ненависть к ееволшебной, чарующей прелести, ненависть к себе! Да, он вдруг возненавидел себя— но в этом виновна была Варя, а значит, он должен был ей отомстить!

— Какой-то праздник? — хрипло, зло повторил он. — А то незнаете!

Она растерянно хлопнула глазами:

— Откуда же мне знать? Весь вчерашний день я проспала, анынче проснулась среди ночи, почувствовала себя лучше и вышла в сад немножковоздухом подышать, как вдруг…

Лицо ее резко потемнело, и Василий понял, что это кровьприлила к щекам. Надо думать, и он выглядел не лучше, потому что все лицо еготак и пылало. В висках пульсировала боль, а собственный голос казался чужим:

— Как вдруг я на вас налетел, не правда ли? О, проститевеликодушно! Меня извиняет то, что я принял вас за одну из тутошних услужливыхдевиц, вроде той, которая вчера ночью навестила меня в моей постели. Гораздаядевица, ничего не скажешь!

Он нарочито сладострастно ухмыльнулся и даже облизнул губы:просто потому, что они совсем пересохли, однако Варя не могла не подумать, чтоон облизывается от приятных воспоминании, и судорога отвращения прошла по еелицу.

Это окончательно взбесило Василия. Он скорчил испуганнуюгримасу:

— Но вы меня, заради Христа, простите, Варвара Петровна!Ежели б я только мог вообразить, что это вы, я к вам бы и на пушечный выстрелне приблизился!

Она изумленно, во всю ширь, распахнула свои серебристыеглаза, а губы слабо дрогнули, словно готовы были шепнуть: «Почему?!» — ноВасилий опередил вопрос новым словесным потоком:

— Нет, вы должны мне непременно сказать, что вы меняпростили, любезнейшая (о сколько ядовитейшего яду вложил он в это слово!)Варвара Петровна! И умоляю вас — никому не говорите о моем афронте! Нет,конечно вы можете пожаловаться батюшке, а ежели он сочтет, что чести вашей былвсе-таки нанесен чувствительный урон (новая порция яду!), я готов дать емулюбую порядочную сатисфакцию… Однако молю: не заикнитесь, храни вас бог, обэтих невинных шалостях нашему досточтимому хозяину. Умоляю!

— Да что ж вы его так боитесь-то? — спросила Варя свыражением такого презрения на лице, что Василию нестерпимо захотелось ееударить… а может быть, себя, он как-то не понимал хорошенько.

— Ну как же мне его не бояться? Он ведь послушное орудиеваших желаний, верно? И хотя казнь этого несчастного вчера осуществлялась поуказу магараджи, однако пожелание-то он выполнял ваше! Отменное гостеприимство,достойное подражания! Жаль только, что вы не присутствовали при этом зрелище:любо-дорого было поглядеть, как тот несчастный садовник превратился в кровавоемесиво! А не откроете ли, каким это образом вы так крепко прибрали к своимнежным ручкам нашего хозяина? Может статься, прогулочками при свете звезд?..

Внезапно означенный свет звезд померк в глазах Василия, иему почудилось, что все лицо его какого сдвинулось, поплыло вправо.Потребовалось не меньше минуты, чтобы он смог осознать, что получил сильнейшуюпощечину по левой щеке, и прошло еще какое-то время, чтобы сквозь гул в ушахпрорвался ломкий от ненависти голос Варвары:

— Советую вам убираться отсюда, пока живы. Недалеко калитка,ведущая в сад женской половины. Ведь если вас здесь настигнет стража, то мнепросто не о чем будет просить магараджу: участь ваша решится сама собой!

И она исчезла среди кустов.

Василий с трудом перевел дыхание, поднял голову и долговглядывался невидящими глазами в небо, прежде чем сообразил, что звезды ужеисчезли.

Понятно, уже близок рассвет, вот они и скрылись…

А может быть, им стало просто тошно смотреть на него.

Василий уже усвоил, что в Индии пускаются в путь спозаранок,а иногда и ночью, потому что со здешним солнцем нельзя шутить даже зимой… ну,скажем, в то время года, когда просто очень жарко, а не одуряющее пекло. Он былуверен, что отъезд иноземных гостей свершится достаточно тихо, чтобы непотревожить сон хозяина, утомленного ночными развлечениями, однако каково жебыло его изумление, когда он увидел в переднем дворе магараджу при полномпараде! Тут же стояли Реджинальд и Бушуев с дочерью, как идолы, обвешанныедлинными гирляндами из жасмина.

Не успел Василий даже слова сказать, как магараджанабросился на него и надел ему на шею сначала цветочное, а затем жемчужноеожерелье. Потом Василию было вручено страусиное перо, украшенное изряднымизумрудом, а стан его оказался опоясан саблей в оправленных золотом ножнах.Затем он был навьючен, как мул, двумя длинными шалями с каймой зеленой иголубой, черной шалью, балахоном из красного с золотом кашемира, еще какой-тошелковой тканью с золотыми узорами, белой кисеей на тюрбан и тремя кускамитончайшего полотна. Все это, с ожерельем, пером и саблей, составляло полноеобмундирование индийского всадника.

Грозный взгляд Реджинальда остановил Василия как раз в тотмиг, когда он с ужасом собирался вернуть все эти сокровища ополоумевшему отщедрости хозяину, и он с приклеенной улыбкой выслушал тираду магараджи, чтоклинок не слишком хорош, что он мог бы подарить радже Васиште хорошийхоросанский клинок, да слышал, что в Русии хоросанские не редкость, а такурскихвовсе нет.

Василий начал было благодарить, однако в рот ему оказалсязапихнут листочек пансопари, иначе говоря — бетеля, начиненного орешком,гвоздикой, кардамоном, сахарной пудрой, перцем и еще бог весть чем. Василийзнал, что на прощание гость обязан вместе с хозяином скушать бетель, а потомустоически прожевал эту гадость.

Трое остальных европейцев смотрели на него с плохо скрытымзлорадством. Значит, они тоже были удостоены подобной чести! Перехватив косойвзгляд Вари, Василию удалось удержать вылезающие из орбит глаза и дажеизобразить улыбку. Никогда она не давалась ему с большим трудом, и вовсе неиз-за противного бетельного вкуса. Непонятная тревога начала его точить сразу,едва он увидел статную, стройную фигуру, окутанную бледно-голубым покрывалом.

И не то чтобы он забеспокоился от возможности скандала,который могла устроить Варя, прилюдно обвинив его в посягательстве на ее честь.Более того, он не сомневался, что ничего такого не произойдет. Все-таки вчеране только он целовал и стискивал ее в объятиях — и его целовали, и его жаркообнимали тоже!