– Значит, тебе и сейчас восемнадцать. Вы моглиразличать время по погоде на улице, по времени года. Скажи, на улице былохолодно?

– Снега я не видела, хотя говорят, что в Турции он тожебывает.

– Все правильно, тебе и сейчас восемнадцать. Простоздесь время тянется медленно. Тебе кажется, что прошла целая вечность, а прошловсего несколько дней. Ты же совсем молоденькая, тебе жить да жить.

Я нагнулась к девушке поближе и принялась разматыватьверевку на ее руках.

– Осторожно, у меня кисть сломана. А впрочем, я нечувствую боли.

– Да кто ж тебя так?

– Экрам.

– За что?

– За то, что я плохо работала.

– Ты приехала не одна?

– Нет. Нас приехало четверо.

– Откуда?

– Из Воронежа. Мы должны были работать спортивнымиинструкторами на пляже. Я окончила спортивную школу. Мастер спорта по легкойатлетике. Затем стала преподавать в спортивной школе. Платили копейки. А туттакое предложение. Вот мы с другими девчонками – тренерами по плаванию ипоехали. Думали денег подзаработать да в придачу на море отдохнуть. С нашейспециальностью нечасто появляется возможность подзаработать за границей. А туттакое везенье.

– Оно и понятно. Когда набирают на работу за границей,никто никогда не скажет, что требуются проститутки. Тут у всех однаспециализация, узкопрофильная. Приезжают все с разными специальностями, а затемработают по одной, потому что тут у всех нас только одно предназначение. А гдеостальные?

– Не знаю.

– Как это не знаешь?

– Сначала мы все были вместе. А затем их куда-топеревезли. Больше я их не видела.

– А тебя почему здесь оставили?

– Я кинулась на Экрама с кулаками. Он подложил меня подкакого-то садиста, который разорвал меня по швам. Я не знаю, как я осталасьжива. После того как я ударила Экрама, он меня сюда притащил и надругалсявместе со своими дружками.

– А ты здесь давно?

– Я не знаю. Может, давно, а может, и нет. Мне кажется,что давно. Меня постоянно бьют. Не кормят, только дают воды, а иногда и вообщене заходят. Забывают, наверно.

В тот момент, когда Ленка принялась освобождать ногидевушки, несчастная застонала и скорчилась от боли.

– Что у тебя с ногами? – не на шутку перепугаласьЛенка и сморщилась от ужасного запаха, который говорил о том, что пленницу ниразу не выводили в туалет.

– Не знаю. Сначала я их не чувствовала, а теперь, когдавы до них дотронулись, мне стало очень больно. Никакой мочи нет.

– Потерпи.

– Девочки, родные, вы сами-то откуда?

– Мы из Москвы, – не слишком уверенно ответила я.От невыносимой вони к моему горлу подступила страшная тошнота.

– Девочки, родные, я вас очень прошу. Мне уже не жить.Вы лучше убегайте побыстрее отсюда, пока с вами не сделали то же, что и сомной. Я вас умоляю, помогите мне, пожалуйста. Помогите…

– Мы и так тебе помогаем.

– Нет, не так.

– А как?

– Убейте меня, пожалуйста. Родненькие мои, убейте!

– Ты что такое несешь? Ты еще молодая. Тебе жить дажить. – Ощутив, что я все же могу справиться с резким приступом тошноты, япочувствовала, как на мои глаза накатились слезы. – Тебе еще детей рожатьи воспитывать…

– Никого мне уже не рожать и не воспитывать. Мне уженикто не поможет. Убейте меня, пожалуйста. Я вас умоляю. Меня зовут Ника.Вернее, это меня мама так всегда называла, а вообще мое полное имя Вероника.Вероника Темнова. Я из Воронежа. У меня адрес легкий. Я в самом центре живу.Город Воронеж, улица Ленинского Комсомола, дом пятнадцать, квартира семь. Тамживут мои мама и папа. Я у них одна-единственная. Они меня очень любят и оченьсильно за меня переживают. Просто мы очень бедно живем, вот я и хотела им хотькак-то помочь. Денег привезти, чтобы они гордились, какую дочь вырастили. Выкогда до родины доберетесь, вы, пожалуйста, как будет свободное время,наведайтесь в Воронеж, обнимите моих родителей и скажите, что я их очень люблю.Они у меня очень хорошие. Мама в библиотеке работает, а папа на стоянке машинысторожит. Они дружно живут и по мне скучают. А рядом со мной на лестничнойплощадке, в восьмой квартире, мой парень живет, Гришка. Он очень хороший. Он изармии недавно пришел, а я честно его дождалась. Каждый день ему письма писала.Он не хотел, чтобы я сюда ехала, но я его сама уговорила. Сказала, как толькопо контракту отработаю и вернусь, мы сразу поженимся. Гришка обещал сюдаприехать, меня навестить. Девочки, скажите ему, что я его очень люблю, что мненикто, кроме него, не нужен, что те два года, когда он был в армии, я ни наодного парня даже не посмотрела. Он у меня один-единственный и неповторимый.Скажите ему, что я даже на том свете любить его буду. Потому что люди умирают,а настоящая любовь жива всегда.

– Господи, не говори ничего. Ты будешь жить.

Взяв девушку за руки и за ноги, мы поволокли ее вверх поступенькам на улицу. Конечно же, в глубине души мы обе понимали то, что, дажевытащив ее на улицу и напоив водой, мы вряд ли сможем ей чем-то помочь, потомучто сейчас мы сами нуждались в помощи. Мы обе об этом знали, но боялисьпроизнести эту мысль вслух.

Девушка по-прежнему стонала и постоянно повторяла одну и туже фразу:

– Девочки, родненькие, ну прекратите вы меня мучить. Яумоляю вас меня убить. Я сама вас об этом прошу. Девочки…

– Ну что ж ты такое говоришь! – смахнула слезыЛенка. – Как же мы можем своих-то добивать. Мы же соотечественницы… Мыобязаны друг другу помогать. Обязаны…

Положив девушку прямо на землю у входа в дом, я посмотрелана Ленку усталым взглядом и еле слышно произнесла:

– Лен, а куда мы с ней?

– Не знаю, – пожала плечами та. – Если мывозьмем ее в горы, то загнемся в горах вместе с ней. Нет гарантий, что мы самивыживем.

Я склонилась над девушкой и как-то глухо произнесла:

– Ника, ты на свободе. Мы вытащили тебя из подвала. Уженачинает светать. Надо что-то делать. В любой момент сюда могут приехать друзьяЭкрама. Скажи, что ты сейчас хочешь?

– Я хочу, чтобы вы меня убили, – так же глухоответила девушка.

– Ты пить хочешь?

– Очень.