завелась ли у меня пассия. Это слово, пассия, использовала она, а он тут же навострил антенны в ожидании ответа. Зная, что я в Милане, один в двухкомнатной квартире с покосившимся столом… Милан и железобетон сильно меняют детей.

Они объявились месяца через два после того, как съехала Джулия. Я уложил их на двуспальной кровати, сам лег на диване. А утром он разбудил меня скрипом отвертки: подтягивал стеклянную столешницу, которая перекашивалась, стоило только поставить на край локти.

– Ты храпишь? – спрашивает Биби.

– А ты?

В самом конце вечера в честь Вальтерова закрытия я пригласил ее переночевать у меня, и это для нас впервые.

Приехав домой, я отвел ее в нижнюю спальню. Мы сразу легли в постель: матрас оказался удобным, только холодно, я ведь даже не успел включить отопление. Накрываемся одеялами, одни носы торчат.

– Бывает, всхрапываю. – Она прячет ступни мне между ног. Мы то не спим, то засыпаем, то просыпаемся снова, то засыпает она, а я разглядываю ее силуэт рядом. Костлявое плечо, мягкий бочок. Человек ко всему теряет привычку.

Потом засыпаю и я, а когда просыпаюсь, она лежит ко мне лицом, смотрит. И я тоже смотрю – острые черты, свернувшееся клубочком тело; подушка постепенно впитывает ее запах. Теперь я вижу ее совсем четко.

Поднимаемся наверх позавтракать. В кухне тепло, и мы закрываем дверь, чтобы его сохранить. Биби не садится: исследует специи, варенья – проводит пальцами, почти не касаясь.

– Где он обычно садился?

– Здесь, – я указываю на стул ближе к плите.

– А ты, Сандро, где?

– Здесь, – указываю на стул возле окна. Она выбирает мой, а я, сварив кофе, прислоняюсь к буфету.

«Би Джиз», «Джексон Файв», Чак Берри. Он что ни день пытается танцевать – дома, в одиночестве. Потом приходит она, заводит шэг – тот самый, с обломом.

И говорит:

– Давай, может, еще разок попробуем?

Захожу в банк, чтобы закрыть последние вопросы по завещанию. Меня проводят в кабинет управляющего, выражают соболезнования, сообщают, что он оставил точные инструкции: потребовал, чтобы прежде, чем я решу, подписывать ли инвестиционный план, хранящийся в конверте у нотариуса, меня надлежащим образом проинформировали обо всех плюсах и минусах. Возможно, даже предложили бы альтернативу.

Слушаю их минут двадцать, потом говорю, что подумаю. Управляющий возвращается к пенсионным фондам и смешанным стратегиям на развивающихся рынках. Запрашиваю пять тысяч евро наличными.

Игровая циклотимия: синусоидальные психические колебания, по шесть-восемь эмоциональных пиков в день игры. На эмоциональном пике: эйфория, учащенное сердцебиение и тремор, резкие движения, дисперцепция. На эмоциональном спаде: ощущение безысходности, отсутствие мотивации, резкое снижение эмпатии.

Выходя из банка, я слышу, как меня окликают: это Патриция-с-Сардинии. Она машет мне рукой с той стороны виа Мареккьезе, подходит. Из сумки выглядывает бумажный пакет из пекарни.

– Сандро! – говорит она, поправляя шерстяную шапку. – Видела, как ты входил. Давай по кофейку? Время есть?

Раз в месяц, вечером в среду, мы с твоим папой ходили в кино. Потом ужинали, но совсем недолго. Он часто спрашивал меня о твоей маме, словно я знала о ней то, чего сам он не знал. Среди прочего я рассказала о том дне, в Риччоне, когда мы взяли напрокат каноэ и течение отнесло нас в море. Видел бы ты его! Каноэ? Какое еще каноэ? Течение? Какое еще течение? Катерина мне об этом не рассказывала. И все спрашивал, спрашивал… А иногда мы просто гуляли. Нет, танцевать он меня не приглашал.

Патриция подбрасывает меня домой. Мы еще некоторое время сидим в машине, не глуша мотор, а когда я все-таки собираюсь выйти, она спрашивает, нельзя ли ей попрощаться с домом. Входит в ворота, но подниматься отказывается. Только раз привстает на цыпочки, заглядывает в окно спальни и, обойдя дом, останавливается у огорода.

Там ни травинки, все насквозь промерзло, и она молча ковыряет землю острым мыском туфли.

Проигрыш за столом: по ходу игры непрерывно прикидывать в уме потенциальный размер долга. Сколько ты в состоянии заплатить. На что готов пойти. Осознание экономических последствий, осознание реальности шансов на погашение, осознание отголосков в личном плане.

Поначалу тебя, вчерашнего новичка, слегка придерживают: разрешают играть только в рамках лимита и только на наличные, которые ты меняешь на фишки. Просьбы поверить в долг не удовлетворяются категорически. Затем потихоньку начинают разрешать кредиты, долговые расписки. Через некоторое время ближний круг, осознав, какой у кого кошелек, потихоньку избавляется от тех столов и игроков, что создают проблемы, оставляя незакрытый кредит. И, наконец, последний этап, когда тебе уже позволено все.

Работающая схема: прежде чем войти в квартиру, записать свой лимит и последствия, с которыми готов иметь дело. Записать – и больше о них не думать.

Звоню сказать Амедео, что он забыл здесь халат. Еще остались шприцы, медикаменты и прочие штуки: вдруг пригодится. Он говорит, что как раз собирался заскочить, может, заодно пообедаем? И добавляет, что рад будет снова повидать дом.

Когда он подъезжает, еще нет и часу дня: выходит из «тойоты», открывает заднюю дверцу и, взяв на руки девочку, совсем кроху, не спеша поднимается по лестнице. В коридоре мы бросаемся обниматься, малышка поджимает ноги, чтобы нам не мешать, а когда я отступаю, снова их вытягивает: глаза у нее живые, отцовские. Пытается коснуться пальцем моих губ, зубов. Потом ей становится любопытно, что в коробках, и она выгибает спину, будто хочет схватить ту, что сверху.

– Эту синьорину зовут Маргерита, и она умирает от жажды. – Когда Амедео подносит дочь ко мне, она несколько раз дергает меня обеими руками за бороду, растягивая губы в утиный клюв.

Я беру ее за руку, но она снова вцепляется в отца. Тот идет в кухню, сажает ее на стол. Я жду, пока он достанет поильник, но Амедео показывает, что хватит и стакана. Наливаю воды, усаживаюсь на стул, и малышка пьет у меня из рук.

– Помнишь тот вечер, когда мы с твоим отцом смотрели «Бойцовский клуб»?

В голове все смешалось: ночи, утра…

Амедео помогает мне убрать со стола:

– В какой-то момент боль стала такой сильной, что понадобился морфин. Я сходил за шприцем, а когда вернулся, чтобы сделать укол, он спросил, не помогу ли я ему умереть.

Я мою посуду, по сковородке плавают пятна жира: на обед была треска и жареная картошка с острым перцем. Маргарита уползла в коридор, но Амедео не теряет бдительности.

– У меня тоже никогда не хватает духу, Сандро.

Малышка уже в гостиной, играет