конец! Но и ты покойник, рыжий! Сначала я похороню тебя! Потому что все из-за тебя! И если меня достанут, то я тебя найду и в Ничто, мы теперь с тобой любовники одной страсти — смерти! Тебе конец, рыжая образина!..”

А потом появился посланец. Лоро никогда ее не видел, что было странно. Женщин в метрополии было мало, и на нее, стоящую у портика нижнего зала Синклита, словно в ожидании кого-то, обращали благосклонное внимание даже высшие иерархи. А она обратила внимание на него, Лоро. Она была сказочно хороша даже тогда, когда подошла к нему вплотную. Лоро полоснуло, как молнией — какая красавица! — он и не подозревал, что такое возможно. В женщинах он всегда находил недостатки, несоответствия, словно провалы в ровном снежном покрытии при заходе солнца, это было легко в мире далеком от совершенства. А здесь даже растерялся: теперь, скорее, он себя чувствовал недоделанным слегка. Это, как ни странно, бодрило.

Незнакомка весело поделилась своей бедой: заплутала в анфиладах Синклита, а ей нужно в отдел информации. Беда, тонко хмыкнул Лоро, гадая, когда у Ави появилась такая сотрудница, и, главное, откуда? Оказалось, что из провинции и не очень далекой, и она здесь ненадолго, в командировке, как лучший специалист по тонкой гравитации и физиологии создаваемых пространств. Что, есть и такое, удивился он, пристально её рассматривая. Да, слегка покраснела она, так же, как и психология.

Лола (созвучие имен поразило их обоих, судьба?) сама попросила его быть экскурсоводом — все было внове ей в Вечном городе, и еще — Лоро не верил своим ушам! — назначила встречу, после дневного заседания Синклита, точнее, попросила об этом. «Вы так известны!» — опять слегка покраснев.

— Правда, говорят, они не всегда заканчивают вовремя, особенно в последнее время, — тоном извинения добавила она. — Так что я даже не знаю…

— Я вас дождусь! — заверил её Лоро и в благодарность получил улыбку, которая… которой… в общем, он постарался, чтобы лицо его, в ответ, не выглядело уж очень глупо.

Он летал весь день, как шестикрылый серафим над посевами благодати: Лола-Лоро-Лола-Лоро, — и все время сбивался: Лорелея… Лолерея!.. — Лорелея?.. Кто такая Лорелея, вспоминал он, но мотив Лоро-Лола настигал его, погружая в сладкое предвкушение.

И был вечер, и была ночь… Лоро не знал, что это уже телеологический слоган и упивался и им, и происходящим, забыв обо всем на свете. Он вдохновенно и методично делал любовь (как до этого выстраивал весь вечер флирт: маршрут прогулки, меню и саму структуру разговора. Как делал все, включая ловушки для рыжего — скрупулезно!), «нажимая» в нужный момент на нужные «клавиши» Лолы, предоставленные в его полное распоряжение целомудренно и страстно одновременно.

«Какое тело! — восторгался он. — Какой совершенный механизм!»

Науку достижения нужных состояний он изучал вместе с остальными, преподаваемыми в Школе, и постиг, как всегда, на «акме», высший балл.

«Вот тебе физиология пространств, думал он, а заодно и психология. Любовь, это когда тебе хорошо, делал он потрясающие открытия. Это когда ты знаешь, как достичь нужного состояния и достигаешь!.. Я знаю, что мне делать, чтобы ты доставила мне удовольствие. Любовь — это знание! Наука! Великая и высокая наука, обладатель которой бог! И я… — Он с замиранием и, вместе, усмешкой превосходства признавал: я — бог!.. Для тебя, девочка, я — бог!..»

Лола действительно оказалась наивной девочкой, по сравнению с его многоопытностью, и он демонстрировал ей все. Конечно, не сразу, постепенно, чтобы не напугать её искушенностью и предполагая растянуть урок настолько, насколько позволит командировка. Лоро чувствовал, что может оседлать время, он все мог, то приближая, то отдаляя пики наслаждения… острые, сладкие пики.

Ему нравилось её учить и Лола была благодарной ученицей, она, с восторгом широко раскрытых глаз, впитывала и воспринимала все его движения, и робко повторяла. Эта робкая восприимчивость при несомненной природной сексуальности «подогревала» Лоро едва ли не больше всего, он уже предвкушал её искушенность после нескольких встреч, судя по тому, как она быстро училась.

«Я сделаю ее жрицей любви,» — с упоением думал он.

Но Лола училась быстрее, гораздо быстрее, чем он предполагал. Ночь еще не прошла, когда он понял, что она, а не он управляет процессом и что все его штучки, покрываются одним лишь вздохом её, стоном, заражая его неистовством (в котором, смутно начал догадываться Лоро, он не только не управлял, но и сам терял контроль).

Теперь слова: и был вечер, и была ночь, — казались ему чуть ли не зловещими.

— Еще! — стонала она. — Еще, пожалуйста, ну еще! — умоляла она его так жалобно и с такой верой в него, словно он действительно бог.

И Лоро старался, но из последних сил. Показав себя с самого начала “монстром”, он не мог отступать и загонял себя, под ее умоляющее “еще”, в капкан исступляющих, изматывающих движений. Тело его работало, изображая наслаждение, а голова искала предлог, чтобы остановиться. И не находила!.. Его странным образом засасывало.

Все перевернулось: он уже не получал радости, зато, казалось, давал ей, и её крики и стоны, заставляли его делать невозможное, на последнем дыхании, на пределе аорты! Он забыл обо всем, отупев, а Лола приходила в неистовство от его экономности. Ей казалось, что он не дает всего, что может, несмотря на то, что он был на пределе. Просьбы её становились все настойчивее и громче, лицо исказила гримаса чаемого, но никак не достигаемого пика наслаждения, и вдруг, когда Лоро казалось, что его сердце сейчас лопнет от напряжения, она не выдержала и хрипло закричала:

— Еще! — кричала она. — Ты разве не слышишь, что я хочу еще!! Будь наконец мужчиной! Помоги мне!..

Но он уже не был богом, он устал. Он готов был сдаться. И тогда она начала рвать его на куски, потому что больше он не мог, ничего не мог. Лоро видел, как он превращается в кровавое чучело, убоину, шматки кожи и мяса выдирались из его тела и шли на алтарь совокупления, сочась и дымясь, словно шашлыки на мангале.

Он кричал и визжал, как и она, но не останавливался, потому что