матросни портовые проститутки. Буйное братство во проказе всем своим забубенным видом пело песню: «день последний, но он мой!», — не говоря уже о ножах, что разбойно торчали в каждом взгляде.

— Это же притон, Тристрам! Нравственный лепрозорий! Где ты видишь Круглый стол?

— Судьба такая! — вздохнул рожденный в печали.

— Судьба… слово дал! Слушать тебя тошно!.. Да иди ты!..

Фома оттолкнул какого-то назойливого бродягу, который, вот уже полчаса, пытался продать ему поддельный янтарь. Он уже несколько раз втолковывал незадачливому торгашу, что янтарь размером с арбуз надо продавать на овощном базаре.

— А что это за идиотская шутка с оружием в постели? Ты не охренел — спать с женщиной и мечом сразу? Ты бы еще коня в постель положил, извращенец! Я не понимаю, как Изольда все это вытерпела и не послала тебя в дурдом, в Бедлам, к королю Лиру? Ну скажи, зачем тебе это понадобилось?

— Чтобы слово не нарушить, — глупо ухмыльнулся Тристрам.

Он и говорил-то уже плохо. Глаза его, когда-то светлые и ясные, мутно выплыли из кружки с грогом, глядя в разные стороны, но никого не видя.

— Ой чума-а! — схватился Фома за голову, шумящую уже сурово, как брянский лес. — Сам не ведает, что творит! Ведь, небось, хотелось слово-то нарушить, а, целибат-то свой противоестественный?

— Ну, вообще, конечно, жалко, — вдруг согласился рыцарь, и вздохнул с тоской. — Если бы вернуть хоть на секунду, я б ее!..

Он угрожающе сверкнул глазами в разные стороны, как мигалка милицейская.

— Точно? — подозрительно переспросил Фома.

— Точнее быть не может! Чтоб я!..

И Тристрам поклялся самой страшной клятвой, чем поверг в изумление ее постоянных обитателей. Никогда здесь не слышали столько страшных ругательств и клятв без единого слова мата.

— Верю! — сказал Фома, сам готовый клясться в чем угодно от местных напитков. — Ну, если снова!..

— А что мо-ожно? — пьяно удивился печальный рыцарь, и попробовал закурить какую-то вонючую цигарку.

Но не успел. Фома перенес его на белые утесы и бурые скалы Ирландии Ангвисанса.

— А нет другой легенды, чтобы все так же, но со счастливым концом?..

Луна стыдливо укрылась облачком, но глаза у Мэи горели за все небесные светила сразу.

— А-а! — обрадовался Фома. — Правильно, Мэя! Конечно есть, раз уж мы этого хотим!

— А почему вы ее не рассказали?

— Привык приукрашивать, — вздохнул Фома. — Сейчас организуем!..

Он легко коснулся ее головы и Мэя погрузилась в зыбкий сон, так рассказывать было легче.

Потом показал, как он встретился с Тристрамом в подозрительной таверне с пьяной матросней и дешевыми задорными шлюшками. Убрал дикую драку, которую затеял обиженный за фальшивоянтариста припортовый люд, и в которой Тристрам рассчитался, наконец, за систематический недолив рома. Только вместо себя он придумал другого странствующего рыцаря, друга Тристрама — Баламура…

— И у него получилось?! — спросила Мэя.

Только ради этого восклицания Фома готов был переписать всю историю человечества, начиная с Рахили Иакова. Ему особенно не нравился гнусный подлог Лавана, учиненный над безропотным пастухом. Впрочем, мало ли еще чего было в этой истории?..

— Еще как! Видела бы ты Изольду, не было во всем христианском мире женщины счастливее ее!

По крайней мере, первые два дня, что был Баламур, подумал он.

— А как он его перенес?

— Он не перенес, это тебе для краткости, а так они долго-долго шли, плыли, покалечили массу народа на турнирах, большой любви Изольды ради… в общем, весь рыцарский набор. Здесь главное не как, а что, Мэя! Главное, что они встретились, а как, разве это важно?

— Конечно! — распахнула Мэя глаза. — Это же любовь!

Ну, может быть, может быть, подумал Фома, но главное, чтобы эти глаза всегда или, хотя бы, иногда сияли вот так же, как сейчас.

Ночью пришел Сати.

— Девочка с тобой?..

Фома посмотрел на спящую Мэю, со мной ли она? Вот странный незакрывающийся цветок, якобы его дар, с нею…

— Береги ее, она поможет восстановить равновесие.

— Как? Я все время ломаю голову над этим.

— Подумаем. Может, само собой, как это всегда у тебя бывает! — засмеялся Сати. — Я давно не был, у вас, наверное, дней пять прошло?.. Как поединок?

— Закончился…

Время в реальностях текло по разному, то ускоряясь, то замедляясь, и в Ассоциации скорее всего не прошло и одного заседания Синклита, с того времени, как Сати появился в первый раз.

— Скромно, со вкусом, — хмыкнул Сати. — А тебя тут похоронили.

— Здесь тоже! — вздохнул Фома. — Даже устал немного.

— Ну и когда думаешь возвращаться?

— На завтра еще война назначена.

— Не слишком ли ты глубоко влез во все это?

— Теперь уже надо связывать все концы: дыра, война, равновесие…

— Скорее всего это одно.

— Я тоже так думаю… А к чему такая спешка? — ухмыльнулся Фома. — Зачем я понадобился?

— А я и хотел тебе сказать, чтобы ты не спешил, во всяком случае, до тех пор, пока я с тобой не свяжусь. Кое-что утрясти надо.

— Что-то случилось?

— Я с тобой свяжусь! Если сорвешься, оставь маячок! Без меня…

Связь прервалась. Короткое мгновение перед исчезновением слышались брань и грохот — Сати, как всегда, на самом горячем месте.

— С кем ты разговариваешь?.. — Мэя проснулась и во все глаза смотрела на него.

— Я разве говорил? — удивился он.

— Ты… — Она немного подумала. — Ты звал какого-то Сати.

А девочка и впрямь непростая, подумал Фома, и со сна всегда говорит ему «ты». А наутро опять далекое, настороженное «вы».