На лице Димеоны застыл испуг — с её губ через долю секунды должен был сорваться крик, но этого времени у неё уже не было, потому что через пространство между ней и толпой летел продолговатый предмет, блестевший на солнце. Я лишь бессильно смотрел на него — нечего было и думать успеть наперерез — и вдруг почувствовал, как кто-то совсем рядом со мной рванул на себя ткань реальности, да так ловко, как редко выходит и у самых опытных наших магов. Кинжал застыл в миллиметре от горла девушки, и время остановилось.

Странный желтоватый отсвет играл на гранях металла. Время не замерло, как я сначала подумал, — просто остановился клинок, да застыли окаменевшие от неожиданности зрители. Димеона глядела вперёд всё с тем же страхом — боясь дышать, она судорожно сглотнула, и на острие кинжала проступила алая капля. Очень медленно, нереально, на глазах обволакиваемая жёлтым свечением, девушка запрокинула голову, закрыла глаза и развела руки в стороны, одновременно чуть отклонившись назад — оружие, завладевшее всеобщим вниманием, продолжало левитировать на прежнем месте, слегка поворачиваясь вокруг продольной оси. Всё так же медленно Димеона, по шее которой теперь тонкой струйкой стекала кровь, опустила голову и вдруг открыла глаза. Первые ряды отшатнулись.

Как я понял потом, уже много позже, Аполлон Артамонович сделал всё, чтобы подготовить меня. Разумеется, я должен был быть готов ко всему, но в ту секунду, взглянув в эти светящиеся жёлтым светом глаза с узкими ломаными вертикальными нитями зрачков, я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.

— Нож, — утвердительно произнесла Димеона, словно бы пробуя это слово на вкус, только на этот раз это не было голосом неуверенной в себе девчонки, изо всех сил старающейся казаться взрослой. Это был, скорее, голос-приказ, тон, не оставляющий шансов не подчиниться, заранее взвесивший ваше поражение и лишь ждущий удобной минуты, чтоб заявить о своей полной победе. — О, как ожидаемо, как это просто!.. Воистину, преступление плодит преступление, и тем, кто забрёл в своём грехе чересчур далеко, уже не найти дороги обратно.

Девушка, со страшной улыбкой взглянув на всё ещё висевший в воздухе перед нею клинок, сделала шаг в сторону. Толпа попятилась.

— Вы стыдитесь красоты своих совершенных тел, данных Фериссией, но алкаете видеть их снова и снова, а потому прячете с глаз долой, заворачивая в недостойные детей природы жалкие тряпки, — Димеона с отвращением коснулась надетого на ней платья, оставив на нём чёрные, будто выжженные, следы рук. — Вы истребляете лес и живущих в нём, забывая, что были частью его, но ваша гордыня не даёт вам признать даже этого!

Жрица простёрла руку, и ярмарочный столб, на который был обращён её палец, согнулся в уродливое старое дерево, чтоб секундою позже ссыпаться на мостовую горкой пепла. Волшебство момента завораживало, и люди продолжали стоять, словно околдованные, — никто не кричал, не теснился прочь с площади.

— Второй день слово Фериссии звучит среди этого нечестивого города, — обращаясь ни к кому конкретно и одновременно ко всем сразу, продолжала друидка. В движениях её сквозили теперь стать и скрытая мощь, видеть которые в этом угловатом ещё подростке было совершенно невероятным. — Второй день верная своему долгу жрица старается в одиночку нести сюда свет, получая взамен тычки и насмешки. Второй день вы приходите, только чтобы поглазеть на неё, заходя в своих недалёких фантазиях так далеко, как может зайти только скот вроде вас!

Где-то в задних рядах раздалось неуместное здесь гыгыканье, но взгляд девушки бритвой полоснул по лицам, и смешок оказался задавлен на полузвуке.

— Вас ведут к свету, но вы упираетесь, ибо слепы и сидите в грязи, — продолжала вещать жрица, идя по расширяющейся спирали, центром которой был подвешенный в воздухе нож. В этом ноже было что-то важное, я чувствовал это, но, едва я пытался понять, что же именно, как затуманенный неожиданным представлением разум отбрасывало куда-то в сторону. — Вас кормят, а вы кусаете. Но даже этого оказалось мало для вас! Солнце ещё не сделало полный круг, как мы вошли в этот город, а на вашей совести уже кровь, — она стёрла алую каплю с горла и движением пальца отправила её в толпу — люди бросились врассыпную, словно то была кислота. — Кровь непорочного ребёнка, единственная ошибка которого заключается в том, что он пришёл к вам с раскрытыми объятиями вместо того, чтобы воздать вам за грехи ваши, как вы только того и заслуживаете! Но ничего: час пробил, и время ваше уже на исходе!

— Богохульство! — громкий возглас, наконец, согнал наваждение. Обернувшись, я увидел высокого старика в одеяниях Храма, трясущего почерневшим от времени посохом. — Храм этого так не оставит! Вы за это ответите!

— О, да!.. Мы ответим, — сказала девушка глубоким грудным голосом, и улыбка, завладевшая её губами, выглядела бы маниакально-притягательной, если б не была такой страшной. — Сейчас луна убывает. Пускай же она исчезнет и появится снова! Вместе с полной луной вернёмся и мы. Мы вернёмся — и все увидят, чего стоят Храм и его лживые боги, не способные справиться с одною девчонкой!

Старик хотел было что-то ответить, но вместо этого вдруг плюнул, замахнулся посохом и метнул его над головами толпы. Продолговатый предмет летел, колесом вертясь в воздухе, начиная вибрировать, накаляясь зелёным свечением. Димеона, улыбаясь, ждала.

Посох достиг Димеоны. Посох перестал светиться. Димеона поймала его одной рукой и улыбнулась. Секунду всё было нормально, затем дерево вдруг искривилось, свилось в клубок, стекло по руке жрицы на мостовую и змеёй стремительно метнулось к толпе. Раздались крики, народ стал, наконец, разбегаться. Я оглянулся, чтобы ещё раз увидеть жреца, но того уже не было.

Вокруг царил хаос — кто-то бежал, кто-то кричал.

— Преступления ваши — да будут наказаны! А ты, глупец, знай, что руки твои не настолько длинны,