Наконец у заросшей вентиляционной шахты, под которой нашпалах валялся уродливый двухголовый скелет, бригадир швырнул тесак на пол. Онизастряли в паутине точно как тараканы, и даже если существо, которое выткалоэти сети, давно подохло само и не придет за ними, они все равно очень скоропогибнут — от излучения.

В те считанные мгновенья, пока Хантер принимал решение,старик вспомнил еще кое-что, некогда слышанное об этом туннеле. Опустившись наодно колено, он выбил из запасного рожка несколько патронов, выкрутил пули,помогая себе перочинным ножом, и вытряхнул порох в ладонь.

Хантеру объяснения не требовались. Через несколько минут,вернувшись в начало межлинейника, они насыпали на ватном настиле серую крупянуюгорку и поднесли к ней зажигалку.

Порох фыркнул, задымил, и вдруг произошло невероятное: пламяот него разлилось сразу во все стороны, забираясь на стены, доставая додалекого потолка, захватывая все пространство туннеля. Выжирая паутину, онорванулось вглубь. Ревущее, полыхающее кольцо, озаряя закопченные тюбинги иоставляя после себя лишь свисающие с потолка редкие горелые лохмотья,неукротимо двигалось вперед. Быстро сжимаясь, огненный обруч уходил кКоломенской, гигантским поршнем засасывая воздух. Потом туннель вильнул, ипламя скрылось за поворотом, волоча за собой мантию багряных сполохов.

И уже совсем далеко сквозь ровное гудение огня вроде быпрорезался нечеловеческий, отчаянный вопль пополам с хриплым шипением… Хотязагипнотизированному этим зрелищем Гомеру он вполне мог и причудиться.

Хантер кинул тесак обратно в свой рюкзак, взамен нашарив внем новые, нераспечатанные банки для противогаза.

— На обратную дорогу берег, — он сменил свой фильтр ипередал вторую банку старику. — Из-за пожара тут грязно, как после бомбежки.

Старик кивнул. Пламя взметнуло вверх, взбаламутилорадиоактивные частицы, годами оседавшие на паутине, въедавшиеся в ее нити.Черный вакуум туннеля сейчас был на самом деле весь наполнен смертоноснымимолекулами. Повиснув в пустоте миллиардами крошечных подводных мин, ониперекрыли им фарватер. Миновать их было невозможно.

Пришлось идти напролом.

* * *

— Видел бы тебя сейчас твой папа, — глумливо пожурил еетолстяк.

Саша сидела точно напротив отцовского тела, опрокинутогоничком, лицом в кровь. Обе бретельки комбинезона уже были сдернуты с ее плеч,открывая застиранную майку с изображением какого-то веселого зверька.Похититель не позволял ей видеть своего лица, опаляя ее глаза ярким лучомкаждый раз, когда она пробовала поднять их. Тряпку из ее рта он вытащил, ноСаша все равно не собиралась просить его ни о чем.

— На мать не похожа, к сожалению. А я так надеялся…

Слоновьи ноги в высоких резиновых ботфортах, уже изгвазданныхв красном, снова пустились в обход колонны, у которой сидела Саша. Теперь егоголос раздавался у нее из-за спины.

— Твой папаша, наверное, думал, что со временем всезабудется. Но у некоторых преступлений не бывает срока давности… У клеветы. Уизмены.

Его тучный силуэт выплыл из мрака с другой стороны. Онзастыл над телом Сашиного отца, попирая его сапогом, обильно харкнул.

— Жаль, что старик откинулся без моей помощи, — толстякпробежался лучом по унылой, безликой станции, заваленной грудами никчемногобарахла, остановился на бесколесом велосипеде. — А у вас тут уютненько. Думаю,если бы не ты, папаша предпочел бы повеситься.

Пока фонарь отвлекся от нее, Саша попыталась отползти всторону, но уже через секунду луч вновь выловил ее из темноты.

— И я его понимаю, — в один прыжок похититель оказалсярядом. — Девочка получилась что надо. Жаль только, что не похожа на маму. Он,думаю, тоже расстраивался. Ну, да ничего, — мыском ботфорта он завалил ее набок. — Не зря же я сюда добирался через все метро.

Саша дернулась и замотала головой.

— Видишь, как все непредсказуемо, Петя, — он опять обратилсяк Сашиному отцу. — Было время, когда ты отдавал любовных конкурентов подтрибунал. И спасибо, что не казнил, а просто изгонял пожизненно. А жизньдлинная, и обстоятельства меняются. Причем не всегда в твою пользу. Я вернулся,пусть у меня и ушло на это на десять лет больше, чем я планировал.

— Возвращения никогда не бывают случайными, — шепотомповторила Саша за отцом.

— Золотые слова, — издевательски оценил толстяк. — Эй, ктотам?!

В противоположном конце платформы зашуршало и упало что-тоувесистое, потом будто бы послышалось шипение, крадущиеся шаги крупного зверя…Вновь воцарившаяся тишина была фальшивой, рваной, и Саша, точно так же, как иее похититель, чувствовала: из туннеля на них надвигается нечто…

Толстяк клацнул затвором, опустился на одно колено рядом сдевушкой, прижал к плечу приклад и обвел трясущимся пятном света близлежащиеколонны. Слышать, как оживают десятилетиями пустовавшие южные перегоны, было неменее жутко, чем застать пробуждение мраморных статуй на какой-нибудь изцентральных станций.

…В уже уходящем в сторону луче мелькнула смазанная тень,точно не человеческая — ни по очертаниям, ни по проворству… Но когда свет опятьупал на место, где только что находилось загадочное создание, того уже и следпростыл. Минуту спустя панически мечущийся луч затралил его снова — всего шагахв двадцати от них.

— Медведь?! — недоверчиво прошептал толстяк, спуская курок.

Пули накинулись на колонны, стали клевать стены, но зверьбудто развоплотился, и ни один выстрел не достиг цели. А потом толстяк вдругпрекратил бессмысленную пальбу, выронил из рук автомат и прижал их к животу.Его фонарь откатился в сторону, отбрасывая пластающийся по полу световой конуси снизу озаряя его грузную сгорбленную фигуру.

Из сумрака неспешно выступил человек — на удивление мягко,почти бесшумно ступая тяжелыми башмаками. В слишком свободном даже для такоговеликана защитном костюме его действительно можно было принять за медведя.Противогаза на нем не было; исполосованная шрамами обритая голова напоминалавыжженный пустырь. Часть его лица — мужественного, грубовато и резковатоочерченного — была скорее красива, но казалась омертвевшей, и при взгляде нанее Саша не смогла перебороть озноб. Другая же половина была откровенночудовищной: сложное сплетение шрамов превращало его в полумаску сказочногоурода, совершенного в своей безобразности. Но все же, если бы не глаза, еговнешность была скорее отталкивающей, чем пугающей. Рыскающий, полубезумныйвзгляд оживлял обездвиженное лицо. Оживлял, но не одушевлял его.