Толстяк попытался подняться на ноги, но тут же рухнул напол, крича от боли, с простреленными коленями. Потом человек присел на корточкирядом с ним, приставил долгий, увенчанный глушителем пистолетный ствол к егозатылку и нажал крючок. Вопль оборвался мгновенно, но эхо еще несколько секундблуждало под сводами станции, словно лишенная тела потерявшаяся сущность.

Выстрел запрокинул ему подбородок, и теперь Сашин похитительлежал, обернувшись к ней… Вместо его лица зияла влажная алая воронка. Сашавжала голову в плечи и тихонько завыла от ужаса. Страшный человек медленно,задумчиво перевел дуло на нее.

Потом оглянулся и передумал: пистолет исчез в подплечнойкобуре, а сам он отступил назад, будто открещиваясь от содеянного. Открылплоскую фляжку и приложился к ней.

На маленькой сцене, освещенной подыхающим фонариком убитоготолстяка, появилось новое действующее лицо: тяжело переводящий дыхание,держащийся за ребра старик.

Одетый в такой же защитный костюм, как и убийца, онсмотрелся в нем донельзя нелепо. Нагнав своего спутника, старик сразу жеизможденно свалился на пол, не заметив даже, что все вокруг залито кровью.Только потом, придя в себя и открыв глаза, увидел два изуродованных тела изажатую между ними немую, перепуганную девушку.

* * *

Притихшее было сердце скакнуло вновь. Гомер еще не умелвыразить это словами, но уже знал наверняка: он ее нашел. После стольких ночей,проведенных в бесплодных попытках вообразить свою будущую героиню, придумать ейгубы и кисти рук, наряд и аромат, движения и мысли, он вдруг встретил живогочеловека, который в точности соответствовал его желаниям. Нет, раньше онпредставлял ее себе совсем не так… Более изящной, более плавной и уж точноболее взрослой. Она оказалась куда жестче, в ней было слишком много острыхуглов, и, заглядывая ей в глаза, вместо теплой томной поволоки старик натыкалсяна два ледяных осколка. Она была другой, но Гомер знал: это он заблуждался, этоон не смог правильно угадать, какой она должна быть.

Ее загнанный взгляд, искаженные страхом черты, скованныеруки интриговали старика. Пусть он был мастером пересказывать байки, но писатьтрагедии как та, что должна была произойти с этой девушкой, ему было не дано.Ее беспомощность, обреченность, чудесное спасение и то, как ее судьба вплеласьв их историю, означали: он на верном пути.

И пусть она еще не произнесла ни слова, он был готовповерить ей авансом. Ведь, кроме всего прочего, девчонка — со своими белыми,встрепанными, кое-как обкорнанными волосами и острыми ушками, с вымазанными вкопоти скулами и обнаженными резными ключицами — неожиданно белыми, уязвимыми,со своей по-детски пухлой, прикушенной нижней губой — была по-особенномукрасива.

К его любопытству примешались и жалость, и внезапнаянежность.

Старик приблизился и присел рядом с ней на корточки. Онасъежилась и зажмурила глаза. «Дикарка», — подумал он. Потрепал ее по плечу, незная, что сказать…

— Пора уходить, — вторгся Хантер.

— А что с… — Гомер вопросительно кивнул на девчонку.

— Ничего. Не наше дело.

— Нельзя ее здесь бросить одну!

— Проще пристрелить, — отрезал бригадир.

— Я не хочу с вами идти, — неожиданно собравшись, произнесладевушка. — Только снимите наручники. Ключи должны быть у него, — она указала набезликий сломанный манекен.

Хантер в три движения обыскал труп и выудил из внутреннегокармана связку жестяных ключиков. Швырнул их девчонке, оглянулся на старика:

— Все?

Гомер, все еще пытаясь отсрочить расставание, спросил у нее:

— Что этот нелюдь с тобой сделал?

— Ничего, — отозвалась она, ковыряясь в замке. — Не успел.Он не нелюдь. Обычный человек. Жестокий, глупый, злопамятный. Как все.

— Не все такие, — возразил старик без особой убежденности.

— Все, — упрямо сказала девчонка, морщась, но вставая назатекшие ноги. — Это ничего. Оставаться человеком — тоже непросто.

Быстро же она забыла о своем испуге! Глаз она больше неопускала, глядела на мужчин насупленно, вызывающе. Подошла к одному из трупов,осторожно перевернула его вверх лицом, уложила заломленные руки и поцеловала влоб.

Потом повернулась к Хантеру, прищурилась, и уголок ее ртадрогнул.

— Спасибо.

Вещей и оружия она с собой не взяла. Слезла на пути изашагала, прихрамывая, к туннелю. Бригадир смотрел ей вслед набычившись, егорука нерешительно бродила по ремню между ножом и флягой. Наконец определившись,он выпрямился и окликнул ее:

— Погоди!

Клетка валялась там же, где толстяк выбил ее из Сашиных рук.Дверца ее была приоткрыта; крыса сбежала… «Пусть», подумала девушка. Крыса тожезаслуживала свободу.

Выбора не было, и Саше пришлось надеть противогаз своегопохитителя. Он, казалось, еще сохранил остатки его затхлого дыхания, но Сашамогла только радоваться, что толстяк успел снять маску, прежде чем егопристрелили.

Ближе к середине моста радиационный фон снова скакнул.

Огромный брезентовый костюм, в котором она барахталась, кактараканья личинка в коконе, держался на ней чудом. Но противогаз, хоть и былрастянут по широкой, с отвисшими брылами морде толстяка, прочно прилип к еелицу. Саша старалась дуть как можно сильнее, чтобы прогнать по шлангам ифильтрам воздух, предназначавшийся еще для убитого. Но, глядя вокруг себясквозь запревшие круглые стекла, она не могла отделаться от ощущения, чтовлезла не просто в чей-то защитный костюм, а в чужое тело. Всего час назадвнутри был пришедший за ней бездушный демон. Теперь же, чтобы все же перейтичерез мост, ей как будто приходилось самой стать им, взглянуть на мир егоглазами.

И глазами тех людей, которые изгнали их с отцом наКоломенскую, которые держали их там все эти годы живыми только потому, что ихалчность была сильнее их ненависти. Интересно, чтобы затеряться среди такихлюдей, Саше тоже придется носить черную резиновую маску, притворяясь кем-тодругим, кем-то без лица и без чувств? Если бы только это помогло ей изменитьсяи изнутри, обнулить воспоминания… Искренне поверить в то, что с ней неслучилось ничего необратимого, что все еще можно начать заново.