Саша вскочила на ноги, высоко поднимая светильник, и с мостаответили — скользким, вороватым лучом. Ей навстречу катилась дряхлая стараядрезина, еле продираясь через ватную мглу, клинышком слабого фонаря втискиваясьв ночь и раздвигая ее. Девушка попятилась: дрезина была не та, что обычно. Онашла натужно, будто каждый оборот ее колес давался работавшим на рычагах людям свеликим трудом.

Наконец она замерла шагах в десяти от Саши. С рамы грузноспрыгнул на щебень затянутый в брезент высокий толстяк. В стеклах противогазаплясали, отражаясь, дьявольские огоньки, пряча от Саши его глаза. В рукечеловек сжимал древний армейский «калашников» с деревянным прикладом.

— Я хочу отсюда уехать, — вскинув подбородок, заявила Саша.

— Уехать, — эхом отозвалось брезентовое чучело, удивленноили издевательски растягивая гласные. — А что у тебя есть на продажу?

— У меня ничего не осталось, — она вперила взгляд в егополыхающие глазницы, окованные железом.

— У любого можно что-то забрать, особенно у женщины, —паромщик захрюкал, потом спохватился. — Бросишь папашу?

— У меня ничего не осталось, — повторила Саша, опускаяглаза.

— Подох все-таки, — с облегчением, но разочарованнопротянула маска. — И ладно. Он бы сейчас расстроился, — ствол автомата подделлямку Сашиного комбинезона и неспешно потащил ее вниз.

— Не смей! — она хрипло вскрикнула, рванулась назад.

Банка со свечой упала на рельс, брызнула осколками, и тьмамигом слизнула пламя.

— Отсюда не возвращаются, как ты этого не понимаешь? —Чучело равнодушно глядело на нее потухшими, мертвыми стеклами. — Твоего тела нехватит даже, чтобы окупить мою дорогу в одну сторону. Считай, что я принимаюего в оплату отцовского долга.

Автомат кувырнулся в его руках, разворачиваясь прикладомвперед, и, милосердно гася сознание, ударил ее в висок.

* * *

После Нахимовского Хантер почему-то больше не отпускалГомера от себя, и у того не было шанса толком изучить блокнот. Бригадир вдругстал упредителен и чуток, старался не только не оставлять старика далекопозади, но и вообще шагал с ним в ногу, хоть для этого ему и приходилось себяосаживать. Пару раз он останавливался, якобы проверить, не идет ли кто за нимипо пятам. Но резак его прожектора, обращаясь назад, неизменно прохаживался полицу Гомера, заставляя старика почувствовать себя как в пыточной. Он чертыхался,моргал, пытаясь прийти в себя, и ощущал, как цепкие глаза бригадира проползаютпо всему его телу, ощупывая его в поисках того, что он подобрал на Нахимовском.

Чепуха! Конечно же, Хантер не мог ничего видеть, в тотмомент он находился слишком далеко. Скорее, он просто уловил переменунастроения Гомера и заподозрил его в чем-то. Но всякий раз, когда их взглядывстречались, старика прошибал пот. Того немногого, что он успел подсмотреть внайденном блокноте, с излишком хватало, чтобы усомниться в бригадире.

Это был дневник.

Часть страниц слиплась от засохшей крови, их Гомер нетронул: побоялся порвать негнущимися от напряжения пальцами. Записи на первыхлистках были сбивчивы, их автор не мог удержать в узде даже буквы, а мысли егогалопировали так, что за ними было вовсе не угнаться.

«Нагорную прошли без потерь», — сообщал блокнот, и сразуперепрыгивал: «На Тульской хаос. Выхода в метро нет, Ганза блокирует. Домойнельзя».

Гомер листнул вперед, боковым зрением замечая, как бригадирспускается с кургана и направляется к нему. Дневник не должен попасть к нему вруки, понял старик. Но прежде чем блокнот нырнул в его вещмешок, Гомер успелпрочесть: «Взяли ситуацию под контроль, станцию оцепили, назначили коменданта»,и тут же: «Кто подохнет следующим?»

И еще: обведенная в рамочку, над повисшим вопросом стояладата. Хоть пожухшие листы блокнота и понуждали думать, что события в дневникеразворачивались чуть не в минувшем десятилетии, судя по цифрам, запись быласделана всего несколько дней назад.

Костенеющие стариковские мозги с забытой прыткостьюсоставили воедино разрозненные кусочки мозаики: загадочного странника,привидевшегося несчастному бездомному на Нагатинской, вроде бы знакомый голос устражи на гермоворотах, слова «Домой возвращаться нельзя»… Перед ним начиналавыстраиваться целостная картина. Не могли ли каракули на склеившихся страницахнаполнить смыслом все прочие странные происшествия?

Совершенно точно, никакого захвата Тульской бандитами небыло; там творилось нечто куда более сложное и таинственное. И Хантер, четвертьчаса допрашивавший дозорных у ворот на станцию, знал это ничуть не хуже Гомера.

Именно поэтому нельзя было показывать ему блокнот.

Именно поэтому Гомер осмелился открыто возразить ему насобрании в кабинете Истомина.

— Нельзя, — сказал он еще раз.

Хантер медленно, как линкор, наводящий главное орудие,повернул к нему голову. Истомин отодвинулся вместе с креслом назад и все-такирешился вылезти из-за стола. Полковник устало скривился.

— Взорвать гермозатвор не выйдет, там же грунтовые водывокруг, мигом зальет линию. И вся Тульская на честном слове держится, молятся,чтобы не прорвало. Параллельный туннель — сами знаете, вот уже лет десять как…— продолжил Гомер.

— Что же нам стучаться и ждать, пока они откроют? —поинтересовался Денис Михайлович.

— Ну, всегда есть обходной путь, — напомнил Истомин.

От неожиданности полковник закашлялся, потом яростнозаспорил с начальником, обвиняя того в намерении перекалечить и угробить еголучших людей. И тут бригадир дал залп.

— Тульская должна быть зачищена… Положение таково, чтонеобходимо поголовное уничтожение всех, кто находится на станции. Там уже неосталось ни одного из ваших людей. С ними кончено. Если вы не хотите ещебольших потерь, это единственное решение. Я знаю, о чем говорю. У меняинформация.

Последние слова явно предназначались Гомеру. Старик ощутилсебя расшалившимся котенком, которого встряхивают за шкирку, чтобы привести вчувство.

— Учитывая, что туннель с нашей стороны перекрыт, — Истоминодернул китель, — есть только один способ проникнуть на Тульскую. С другойстороны, через Ганзу. Но мы не сможем провести туда вооруженных людей, этоисключено.

— Я найду людей, — отмахнулся Хантер, и полковниквстрепенулся.

— Даже просто чтобы попасть к Ганзе, надо пройти дваперегона по Каховской линии до Каширской… — начальник многозначительно умолк.