– Что ж, сначала мы ее и зажжем, – согласился Эрнест и предпринял попытку. – Подержите куртку, профессор, а я воспользуюсь шляпой как запалом.

Они с радостью наблюдали, как струи пламени цепляются за шерстяные одежды. Затем Эрнест взял куртки, разложил их на полу и положил сверху несколько маленьких кусочков минерала.

В мучительном напряжении они наблюдали, как языки пламени играют с черными кусочками. И когда они, наконец, начали полыхать, казалось, что они впервые стали свидетелями чуда огня.

– Это что-то битуминозное, – обрадовался профессор, когда Эрнест отправил в огонь большие куски. – Надписи на горе Хэдли говорили что-то о лунных людях, получающих топливо из гор, но я понятия не имел, что это настоящий уголь.

Они уселись поближе к огню и наслаждались его добродушным теплом. По сравнению с их солидными атообогревателями открытый огонь внезапно показался замечательной вещью.

Они стали сблизились под чарами тлеющих углей и говорили о многом. Они согласились с тем, что их жизнь на Земле теперь казалась отдельным существованием, своего рода ярким сном. Их нынешнее состояние было еще более нереальным. Приснился ли им полет в космосе, или они видят его сейчас?

Наконец они осознали, что Он-Она прекратил свои завывания. Жажда и зарождающийся голод напомнили им, что они пробыли в пещере несколько часов. Слабый свет из щелей в крыше больше не был виден, и они знали, что наступила ночь.

Осознание этого заставило профессора Берка снова впасть в уныние. Несколько минут он сидел, молча покуривая трубку, уныло уставившись на угли, его лицо было таким же похоронным, как и окружающий мрак.

И когда он поднял голову и заговорил, его голос был мрачным от безнадежности.

– Мы обманули холод только для того, чтобы погибнуть еще более жалко. И я мог бы спасти вас обоих, отдав свою никчемную жизнь.

– Жизнь, – продолжил он с философским уклоном, – что это, в конце концов? Я часто вспоминаю смерть Роберта Ингерсолла10.

– Жизнь – это узкая долина между холодными и бесплодными вершинами двух вечностей. Мы тщетно стремимся заглянуть за пределы высот. Мы взываем вслух, и единственный ответ – это эхо нашего жалобного крика. С безмолвных уст безответных мертвецов не слетает ни слова, но в ночь смерти надежда видит звезду, а внимающая любовь может услышать шелест крыла.

– Любовь. Я знаю, мне кажется неуместным даже произносить это слово. Мир всегда считал меня холодным, эгоистичным старым мизантропом, неспособным на сантименты. Но сейчас я стою лицом к лицу с любовью. Я говорю о вашей любви друг к другу. Я разгадал ваш секрет, если это действительно секрет, давным-давно. И с тех пор, как мы вместе, я полюбил вас обоих, как если бы вы были моими собственными детьми. Вы заполнили огромную пустоту в моей жизни.

Его голос дрогнул и в нем была бесконечная печаль, когда он продолжил:

– Что-то, называй это как хочешь, говорит мне, что я не выйду отсюда живым, но мне кажется, что я вижу, как я отправляю вас на Землю идущих рука об руку.

– О, профессор! – Милдред плакала. – Ты не должен говорить о том, чтобы покинуть нас. Мы найдем какой-нибудь способ сбежать, и ты вернешься на Землю вместе с нами.

– Может быть, и так, может быть, и так, – успокаивал он ее. – Теперь я собираюсь лечь у огня и попытаться забыться сном.

Потянулась долгая ночь. Эрнест и Милдред сидели поближе к углям и говорили обо всем, кроме своей растущей жажды и голода и того факта, что дым медленно заполнял комнату.

Наконец они заговорили о любви, и Эрнест впервые прижал ее к своей груди.

– Моя Лунная девочка, – прошептал он.

– Как давно ты любишь меня? – дрожащим голосом спросила девушка.

– С того дня на берегу моря, когда ты стояла на скале и бросала вызов шторму.

– Как давно это было, – пробормотала она и положила голову ему на плечо.

Профессор спал урывками, и однажды его спутники услышали бормотание: "внимающая любовь может услышать шелест крыла".

Роковые часы тянулись незаметно. Эрнест пытался отвлечь Милдред от мыслей об их бедственном положении, рассказывая ей о своей преданности. Время от времени он вставал и подбрасывал в огонь еще угля.

Через несколько часов профессор Берк проснулся в безумном возбуждении и вскочил на ноги с криком

– Послушайте! – продолжил он, прежде чем пара смогла обрести дар речи. – Наши друзья из Тихо отправятся на поиски нас, как только рассветет. Наш самолет, припаркованный там, на открытом месте, виден за много миль, и они наверняка его найдут. Тогда они начнут обыскивать пещеры в поисках нас. Вход в дом Он-Она привлечет их так же, как это произошло с нами. Но как мы должны подать им сигнал? Есть только один способ, и я нашел его. Как только наступит утро, мы возьмем ножку скамейки и начнем непрерывно колотить в дверь, пока они нас не услышат. Их атолучи тогда вытащат нас в два счета.

– Ночь длится около двенадцати часов – половина прошла. Мы можем дождаться их без особых страданий. А теперь вы, дети, идите спать и забудьте о своих проблемах. Ты была права, Милдред – я буду жить, чтобы посмеяться над чудовищем и вернуться на Землю вместе с тобой!

Эрнест чувствовал, что восторгу его друга не хватает искренности, но признал этот план их единственной надеждой и удивился, почему он сам до этого не додумался.

– Милдред сказала вам, что мы найдем способ, профессор, – с энтузиазмом произнес он и повернулся к девушке, чьи глаза сияли радостью. Профессор велит нам спать. Должны ли мы повиноваться?

– Я никогда так не бодрилась, и мне не так хочется пить, – ответила Милдред. – Я хочу оставаться на ногах так долго, как только смогу.

Итак, они втроем снова сели и поговорили о многом, но не о дыме, который медленно, но верно заполнял комнату.

Тянулась долгая ночь. Они разговаривали до тех пор, пока от жажды у них не пересохли языки, а дым не стал почти невыносимым. А потом они сидели, рассеянно уставившись в огонь, с мыслями, которые не осмеливались произнести вслух. …И ужасная ночь продолжалась.

– Мы должны лечь лицом к полу, – выдохнул Эрнест, когда дым начал рассеиваться. – Там нам будет легче дышать.

Затрудненное дыхание профессора вскоре перешло в дремоту, но Эрнесту и Милдред, лежавшим, прижавшись лицами к шершавому полу, сон казался лишь насмешкой. Бледное лицо девушки выражало ее безмолвное страдание.

– Моя храбрая маленькая девочка, – сумел хрипло прошептать Эрнест и привлек ее к себе, пока их губы не встретились в