Лера с трудом вспоминала теперь то время, когда единственно удобной одеждой считала джинсы, потому что в них можно было ходить и на лекции, и в поход. Джинсы она, конечно, и теперь носила. Но теперь удобство одежды значило для нее совсем другое: например, чтобы собственное настроение совпадало с рисунком на ткани… Совмещать рисунок с настроением – это было увлекательное занятие, которому Лера отдавалась с удовольствием.

Но она помнила о том, что было еще глубже, и помнила всегда, даже когда просто выбирала этот самый рисунок: мгновенное, мимолетное восхищение в Митиных глазах, когда он смотрит на нее…

И вот она сидела в своем офисе, пила кофе и разговаривала с Зоськой Михальцовой, только что вошедшей в ее кабинет.

Насколько чувствовала Лера перемены, произошедшие с нею за невообразимые последние пять лет, настолько радовалась она Зоськиной потрясающей неизменности. Это была все та же милая и решительная Жозефиночка, которую в детстве дразнил за необычное имя Женька Стрепет, с которой они бегали по стамбульским лавкам, торговали на Переделкинском рынке, на которую можно было положиться во всем и всегда надеяться на сочувствие.

Зоська была на редкость снисходительна к человеческим слабостям, и это тоже радовало Леру. Правда, и удивляло порядком. Она никак не могла взять в толк, как это Зоськина отзывчивость мгновенно сменяется полной непреклонностью, едва только речь заходит не вообще о каком-то человеке, а о каком-нибудь вполне конкретном мужчине?

Впрочем, Лера не любила обсуждать то, что связано было с чужими отношениями, – и, наверное, Зоська тоже ценила в ней это.

– Скучно тебе, Лер? – спросила Зося, глядя, как Лера машинально перелистывает страницы ежедневника.

– Скучно? – Лера подняла на нее удивленные глаза. – С чего ты взяла? Работаю, что ли, плохо?

– Да ведь сразу видно, – пожала плечами Зося. – Тебе когда скучно, ты не то что работаешь плохо, а у тебя огонек такой в глазах гаснет. Вот ты сейчас в блокнот смотришь – и не глаза у тебя, а одна косметика.

– Ну-у, Жозефиночка! – рассмеялась Лера. – Пора тебе в профессиональные психологи подаваться!

– А что? – улыбнулась в ответ Зоська. – Тут годик-другой поработаешь, еще не тому научишься. Нет, правда, Лер, – надоело тебе, я же вижу.

– Надоело, – согласилась Лера. – Я еще подумаю немного, Зось, а потом мы с тобой серьезно об этом поговорим. По-моему, у тебя проблем быть не должно, когда ты меня заменишь.

– А ты? – поразилась Зоська. – Ты-то что делать собираешься? Дома сидеть?

– В этом все дело. Если бы я знала, что делать собираюсь, давно бы уже отсюда ушла.

Лера знала, что говорит. Конечно, она давно могла не работать в «Московском госте». Все равно ее директорскую зарплату даже отдаленно нельзя было сравнить с доходом, который она получала как владелица фирмы.

Так сделали многие ее знакомые бизнесмены – наладили работу одних фирм и занялись другими, получая положенный доход и ограничиваясь самым общим контролем. И, конечно, она тоже давно могла поступить таким же образом: о лучшем директоре, чем Жозефина Ивановна, можно было только мечтать.

Прежде Лера просто боялась того, о чем так удивленно спросила Зоська. Действительно, как это она будет сидеть дома? Но чем дальше шла ее жизнь, тем более привлекательным казался ей такой поворот судьбы. А что: целый день проводить с дочкой, ждать Митю… Неужели это невозможно для нее?

Правда, Митя только улыбнулся, когда она его об этом спросила.

– Устала ты, подружка, – сказал он. – Устала и вставать любишь поздно. Ну, брось работу, что я могу тебе сказать?

– Но ты не думаешь, что это хорошо? – не отставала Лера.

– Смотря для кого, – пожал он плечами. – Для меня это было бы, может быть, неплохо. Но я не думаю, что ты выдержишь долго. Тебе скучно станет, Лер, и очень скоро. У тебя совсем другая натура.

– Forse de la nature? – вспомнила Лера комплимент, сделанный ей когда-то Валиком Старогородским.

– Ну да, сила природы, – подтвердил Митя. – Она в тебе всегда била через край, и теперь ничего не изменилось. Просто сейчас ты охвачена иллюзией – дом, муж, ребенок, склад и лад, ведь правда?

– Правда, – кивнула Лера. – А почему ты думаешь, что это плохо?

– А я не хочу, чтобы ты питала иллюзии, как ни приятно это было бы для меня, – сказал Митя, завершая разговор.

Лера прекрасно знала, что, говоря это, Митя думает только о ней самой, о ее стремлениях и желаниях. Работай ли она директором «Московского гостя», получай ли дивиденды – ежемесячные доходы от ее деятельности или бездеятельности едва ли превышали его гонорар за один концерт где-нибудь в Вене.

Про себя она понимала, что Митя прав. Конечно, душа ее требовала постоянного действия, и невозможно было представить, что она направит всю силу своей души на приготовление обеда и ожидание Митиного возвращения.

Но Лера понимала и другое – чего, пожалуй, не чувствовал даже Митя. Ей действительно было необходимо то, что он назвал «складом и ладом», – и этого не мог ей дать «Московский гость».

Ей нужен был какой-то особенный склад и лад, а какой – она не знала.

Ко всему, оказывается, можно привыкнуть – даже к Розе.

Лера и представить себе не могла, что привыкнет к постоянным уколам ревности, которые пронизывали ее при каждом появлении этой женщины, при виде Аленкиной радости, направленной на нее. Но – привыкла, хотя настороженность между нею и Розой не исчезла.

Денежный вопрос действительно разрешился только с Митиной помощью. Лера так и не решилась предложить Розе плату за сидение с Аленкой, а у него та брала деньги легко, без злости и без смущения.

– А почему бы и нет? – посмеивался Митя. – По-моему, для женщины естественно брать деньги у мужчины.

– Ты что это имеешь в виду?! – притворно возмущалась Лера.

Она видела, что он старается казаться веселым – вернее, беззаботным – и что ему не слишком это удается. Сначала Лера думала, что это просто усталость. Даже она, привыкшая работать много, поражалась тому, как складывался Митин день – без единой паузы, с немыслимой беспощадностью к себе!

Но потом она стала замечать в нем какое-то особенное напряжение, которое не могла считать обычной, даже очень сильной усталостью.

– Митя, у тебя что-то случилось? – спрашивала она не раз. – Почему ты не хочешь мне говорить?

– Да ничего особенного – у меня каждый день что-то случается. – Митя поглубже затягивался сигаретой, и лицо его скрывалось за дымной пеленой. – Оркестр плохо понимает, какое чувство я вкладываю в жест. Управление культуры тянет с оплатой проклятой крыши. Я не могу понять, хочется ли мне вообще ставить оперу. Или запил кларнетист, например, – тоже нервное событие.

– И что теперь будет с кларнетистом? – тут же интересовалась Лера.