«Надумали уйти в монастырь?»

«Не обязательно. Я могла бы стать обычным человеком – учительницей, официанткой в кафе, библиотекарем…»

«Забавно, однако».

«Можете смеяться сколько угодно. Неужели вас не напрягает то, что у вас одна рука по локоть в крови, а другая – в говне?»

«Нет, не напрягает. Я учился на юриста, а это синоним ассенизатора, и теперь не вижу ничего зазорного в том, чтобы пожинать плоды. Но вы никогда уже не станете библиотекарем. Можете мне поверить. На вас печать успешного человека, и ее невозможно отскоблить никакими известными мне средствами. А теперь, когда ваше желание убить мужа свершилось, вам все равно придется что-то делать с удвоенным капиталом».

«Смешно обвинять меня, пусть даже косвенно, в убийстве человека, которого я безумно любила. Я не могла желать ему смерти, потому что все время ждала, что он вернется ко мне. Несмотря на весь кошмар, который я пережила, несмотря на всю его подлость… Я бы все на свете отдала за то, чтобы он вернулся ко мне. Вы слишком погрязли в своем канцелярском мирке, который распух от людской мерзости. Знаете, вы похожи на человека, которому дали в руки молоток, и теперь он во всем и вся видит только гвозди. И вы не понимаете, что я – не гвоздь, а существо совсем иного сорта».

Слезы рвались наружу, но я не дала им прорвать последний кордон. Это было бы слишком унизительно. Вместо этого я без приглашения схватила пачку ментолового «Вога» и выбила из нее тонкую, как рыба-игла, сигарету. В пресных глазах адвоката неожиданно сверкнуло искреннее любопытство. Я схватила зажигалку и попыталась прикурить. Но даже в студенческие времена у меня никогда не складывались отношения с Zippo – в моих руках они принципиально отказывались гореть. Палец до боли чиркал по кремню до тех пор, пока действительность вокруг меня резко не изменилась. Солнце исчезло, в ушах раздался резкий металлический звук, напоминающий скрежет тормозов электропоезда, а рот наполнился вкусом алюминиевой ложки. Я не могла пошевелить ни руками, ни ногами, словно они были плотно примотаны скотчем к моему телу. И даже шея отказывалась мне повиноваться. Судя по звукам, доносившимся снаружи, меня куда-то везли в багажнике машины. Вокруг очень сильно пахло мужским одеколоном «Соня Рикель». Было такое ощущение, будто его неделю распыляли в салоне автомобиля. Под тяжестью едкой парфюмерии я стала задыхаться, в висках закололо острой иглой, но я так и не смогла сдвинуться с места. А потом раздался такой дикий, нечеловеческий крик, от которого мой глаз резко дернулся, как будто туда ткнули острым ногтем, и я перестала что-либо видеть от слез. Некоторое время меня болтало во все стороны, а потом машина во что-то врезалась и несколько раз перевернулась. Я крутилась вокруг своей оси вместе с ней, а когда вылетела наружу, то оказалась на сверкающем, залитом ярким солнцем снегу. В глазу зарябило (второй больше ничего не видел), и когда я смогла с трудом его снова открыть, то обнаружила, что рядом со мной лежит окровавленный Корецкий и стонет.

Как ни странно, я даже не пыталась хоть как-то логически объяснить происходящее вокруг. Я лежала с любимым рядом и думала о совершенно посторонних вещах. Размышляла о том, какой Корецкий все-таки деревенский мужлан. За столько лет так и не научился пользоваться одеколоном. Король Вологодчины. До сих пор заливается дорогими ароматами так, словно пшикает в общественном туалете освежителем воздуха. Даже на улице дышать невозможно рядом с ним. Тут Корецкий опять застонал и стал приподниматься. Я не могла вымолвить ни слова – наверное, был заклеен рот, только лежала на снегу и левым глазом (правый так болел, что я не могла его приоткрыть) наблюдала, как он смотрит куда-то в сторону и как постепенно от ужаса перекашивается его лицо. Вначале мне показалось, что к нам подошел какой-то зверь, похожий на белого оленя. Я даже видела его белое с серым брюхо, когда он перешагнул через меня. Но когда зверь отошел, передо мной открылась жуткая сцена – Корецкий, оставляя за собой кровавый след, пытался на руках ползти по тропинке, а за ним усмехаясь шел человек в куртке маскировочного цвета, похожий на лесника. В руках у него была остро заточенная палка. И когда Корецкий приподнялся, чтобы встать, «лесник», словно рыбак с гарпуном, воткнул со всей силы острие палки ему в спину. Нанизав, таким образом, тело моего мужа на копье, незнакомец поднял его, как дорогой трофей, над своей головой. Корецкий извивался на палке и хрипел. Не знаю, сколько времени я пролежала на снегу. Последнее, что я увидела – приближающееся ко мне из космического пространства лицо. Я поймала себя на мысли, что если это бог, то он слишком откормлен для святого духа – толстые щеки затмили собой все небо. Но это был не бог, а адвокат, выросший до небес. Как пушинку он положил меня на ладонь, поплевал в лицо и протер его рукавом пиджака…

Я очнулась. Испуганный официант брызгал мне в лицо водой из опрыскивателя для цветов. Когда я открыла глаза, он поинтересовался, нужно ли вызвать «Скорую». Я отказалась, хотя глаз болел так, будто уже вытек. Адвоката рядом не было, официант сказал, что он побежал в ближайшую аптеку за нашатырем. Покачиваясь, я спустилась по лестнице в туалет. Официантки проводили меня насмешливыми взглядами – наверное, думали, что я под кайфом. Я посмотрела на себя в зеркало – всклоченные волосы и вампирский глаз с красными прожилками делали меня похожей на героиню фильма ужасов. Я никогда раньше не падала в обмороки и понятия не имела о том, какие видения посещают людей в этом состоянии. То, что увидела я, явно относилось к жанру психоделики. Я до сих пор чувствовала, как мое тело промерзло и затекло, пока я лежала на талом снегу, до сих пор передо мной стояло искаженное от боли лицо мужа. Грея горячей водой руки под краном, я снова ощутила вокруг себя удушливый аромат «Сони Рикель», и рвота подкатила к горлу. Все мое тело, вся моя одежда насквозь пропитались этим запахом. Я нюхала свои руки и волосы, до тех пор пока меня не вырвало. Я действительно была там, я переместилась каким-то загадочным способом во времени и пространстве и видела, как произошло убийство. Кое-как приведя себя в порядок, я снова поднялась в кафе. Адвокат суетился вокруг меня, как встревоженная курица-наседка. Он принес мне смоченное водой полотенце, чтобы я приложила к глазу, и успокоился только тогда, когда я, выпив коньяка, рассказала ему все, что произошло со мной за ту минуту, что я была в отключке. Слушая меня, он все время теребил в руках зажигалку, перекладывал ее из руки в руку, прижимал к лицу, тер об колено. И по мере этих манипуляций его лицо теряло былую самоуверенность, а под конец стало просто жалким. Теперь мы поменялись ролями, и уже не он меня, а я его пыталась загнать в угол.

«Скажите, это ведь не ваша зажигалка?» – спросила я.

«Нет, – прошептал он, словно двоечник, застигнутый за списыванием контрольной. – Я приехал тогда на место гибели Алексея одним из первых. Его еще не увезли, боялись трогать, ждали «Скорую». Но я уже понял, что он умер, и взял это на память. Она валялась рядом с его телом. Красивая, дорогая вещица, не больше. Но вы, Несси, конечно, понимаете меня. Эта вещь особенная, и я…я просто не удержался. Она пробыла со мной три дня, и за это время мне показалось, что я стал совершенно другим человеком. Я был так счастлив, пока вы все не испортили».