– Но с чего вы взяли, что она больше не нуждается в вашихуслугах?

– Потому что она хочет, чтобы я взялся защищать ее сестру.Ведь она неглупая женщина и понимает, что если уж я стану представлять интересыее сестры, то не должен быть связан с ней никакими иными обязательствами.

– Ну а сама сестра хоть знает об этом?

– Нет.

– Так в чем проблема? Чего вы так распереживались?

Мейсон предложил ей свою пачку сигарет. Она покачалаголовой, и тогда он вытащил одну для себя, чиркнул спичкой о подошву ботинка,закурил и еще какое-то время сидел молча, зачарованно глядя на пламя догорающейспички, прежде чем задуть его. А потом глубокомысленно изрек:

– Она может оказаться виновной.

– Кто «она»?

– Одна из них. Либо Карлотта, либо Милдред.

– То есть, по-вашему, кто-то из них может оказаться виновнойв убийстве?

– Да.

– Ну и что теперь? – спросила она.

– Я всегда старался работать лишь с теми клиентами, которыедействительно были невиновны. И до сих пор мне везло. Очень часто я рисковал,полагаясь лишь на свою интуицию, и в конце концов оказывалось, что я все-такиправ. Косвенные улики могут быть однозначно против клиента, но затем я замечаюнечто особенное в его поведении, в манере держать себя, в том, как он отвечаетна вопросы, или еще нечто такое, что заставляет меня поверить в то, что онневиновен. И тогда я берусь за дело и довожу его до победного конца. Но отнеудач не застрахован никто, в том числе и я. Шансы на победу или поражениедолжны распределяться примерно поровну – пятьдесят на пятьдесят. До сих пор,судя по гроссбуху нашего правосудия, мне удавалось оставаться не внакладе. Этобольшая удача. Но теперь меня не покидает ощущение, что в самом скором времениположение вещей может измениться и безжалостный «дебет» начнет увереннонаверстывать упущенное, отвоевывая утраченные позиции.

– А разве это так уж важно? – спросила она.

– Не знаю, – откровенно признался он. – Но я убежден водном: адвокат просто не может, не имеет права спокойно почивать на лаврах иотказываться от дела лишь потому, что он, видите ли, не до конца уверен вневиновности своего клиента. У каждого человека есть право на защиту. Никто неможет объявить его виновным до тех пор, пока двенадцать присяжных не вынесутединогласного вердикта. А потому просто бесчестно поступает тот адвокат,который по собственной инициативе берет на себя функции присяжных и, взвесиввсе улики, объявляет: «Нет, я не возьмусь за ваше дело, потому что считаю васвиновным», лишая тем самым обвиняемого последней надежды на справедливый суд.

Пристальный взгляд Деллы был прикован к нему.

– Насвистываете в темноте, чтобы не так сильно ее бояться?

– Именно так, – улыбнулся он в ответ.

– Я так и подумала.

– Но главная проблема в том, что у нее слабое сердце. Ейпришлось многое пережить, вот моторчик и поизносился. И для того чтобы оноснова пришло в норму, ей требуется полный покой и длительный курс лечения. Дополного выздоровления еще очень далеко.

Если же ее обвинят в преступлении, поставят перед Большимжюри, если ее станет допрашивать окружной прокурор или даже если ей просто небудут давать проходу репортеры, то, боюсь, у этой истории будет очень печальныйконец.

– Она проиграет дело?

– Нет, она сыграет в ящик.

– Ой!

Немного помолчав, Мейсон добавил:

– Это равносильно смертному приговору. А если ты знаешьнаверняка, что человек умрет из-за того, что ему предъявят обвинение… то тогдаэтого просто нельзя допустить, вот и все.

– Ясно. И что же теперь делать?

Мейсон задумчиво потер пальцами подбородок.

– Вот то-то и оно, в этом-то и проблема. Такая ситуациязаконом не предусмотрена. Вообще-то можно было бы обратиться в суд и добитьсярешения о помещении ее в санаторий под наблюдение врача, где бы ее никто непотревожил. Но в таком случае врач будет назначен самим судом, и так или иначеон будет подвержен влиянию окружного прокурора. Основная же проблемазаключается в том, что с той самой минуты, как я появлюсь в суде, я должен будуприводить веские доказательства в защиту своей версии. Так, я могу привести всуд своего врача, который засвидетельствует под присягой, что он обнаружил врезультате осмотра. Окружной прокурор потребует, чтобы его доктор перепроверилзаключение моего. Судья же, скорее всего, захочет встретиться с ней лично. Ейпридется как-то объяснять, что означают все эти встречи. И тогда онадогадается, что ей собираются предъявить обвинение в убийстве, как только онадостаточно поправится, чтобы… Нет, этот путь не годится. Я не могу допустить,чтобы она жила в постоянном страхе.

– И как же тогда быть? Что вы намерены делать? – спросилаДелла Стрит.

– У меня нет иного выхода, как направить полицию по ложномуследу. Нужно будет сделать так, чтобы они не смогли найти ее, – сказал Мейсон.

– А вам не кажется, что это уж слишком? А что, если она имдействительно понадобится и ее станут повсюду разыскивать?

– Вот как раз это-то меня и беспокоит, – мрачно покачалголовой Мейсон. – Есть лишь один способ удержать их от этого, а заодно ипровернуть одно очень важное дельце.

– Какое еще дельце?

– Я хочу, чтобы полиция вышла на Роберта Лоули.

– А разве они его не ищут?

– Ищут, но не слишком в этом усердствуют. Ведь пока что онпросто исчезнувший свидетель, пустившийся в бега ради спасения собственнойшкуры, и к тому же все необходимые показания полиция может получить и от другихсвидетелей.

– Так что же вы намерены предпринять?

– Я уже все предпринял, – усмехнулся Мейсон. – А сейчас япросто оглядываюсь назад, чтобы увидеть целостную картину в правильнойперспективе – это как покорение вершины. Приходится постоянно оглядываться,чтобы видеть, как высоко ты забрался.

– Или как глубоко придется падать? – уточнила она.

– И то и другое, – согласился Мейсон.

Наступило непродолжительное молчание, а потом Делла резкопроизнесла:

– Итак, что сделано, то сделано. Так чего же теперь из-заэтого переживать?

– Я переживаю вовсе не из-за этого.

– А из-за чего?

– Мне придется втянуть в это дело и тебя.

– Но как?

– Если бы ты только знала, как мне этого не хочется. Нодругого выхода нет. Если ты будешь точно следовать указаниям и не станешьзадавать вопросов, то я смогу оградить тебя от неприятностей, но…