Фонари снегоходов уже ощупывали край обрыва.

— Бежим, пап. Вставай.

Артём подобрал с земли выпавшие у Комарова очки ночного видения. Надел на себя. Картинка вокруг обрела очертания в зеленных тонах. Склон по всей высоте покрывали заледеневшие наросты, похожие на беспорядочно растущие клыки.

Как Комаров выжил, упав с такой высоты?

Артём огляделся и вдруг увидел какой-то предмет на льду, в том самом месте, где кружило НЛО.

— Бежим, — Дениска поддерживал отца под руку.

Комаров пошатывался, но мог идти самостоятельно.

— Я сейчас.

Артём выскочил на лед и побежал к загадочному предмету. Вблизи он смог различить очертания человека. Мертвец лежал на спине. Ноги прямые, руки врозь, лицо смотрит в небо.

Артём приближал и отдалял объектив, старясь не упустить ни одной детали. Мужчина лет сорока пяти, лицо вытянутое, угловатые скулы, кожа с пластиковым отливом. Одет в нательный термокостюм, который носят под верхней одеждой. Ткань во многих местах разорвана, с пятнами крови.

Позади послышался крик. Артём обернулся и ему в лицо ударил ослепляющий свет. Он сорвал с лица очки. Лучи фонарей спускались с обрыва, разрезая темноту над озером.

— Стоять на месте! — кричали сверху.

Артём заметил на шее убитого тонкий продолговатый шрам в том же самом месте, что у Комарова. Совсем свежий.

— Не двигаться! Буду стрелять!

Артём понял, что задерживаться здесь больше нельзя. Он нацепил очки и рванул в темноту под удаляющиеся крики и автоматную очередь.

День выдался солнечным и теплым. К полудню температура поднялась до ноля градусов. Воздух наполнился запахами, удивленно запели измождённые от голода птицы, поверхность сугробов стала похожа на подогретый в микроволновке сыр. Пуще всех неожиданному климатическому подарку обрадовался Дау. Серый мохнатый клубок носился взад-вперед по берегу с торчащим из пасти языком.

Прошедший накануне ураган расчистил от снега огромное ледяное зеркало. Лед испещряло множество белесых трещин, похожих на ленточных червей, застывших словно по взмаху волшебной палочки.

Сагал стоял на краю прибрежного обрыва, наблюдая за военными внизу, которые битый час возились с телом. Лейтенант и его напарник отбивали лед ломами, Мотор с помощью саперной лопатки освобождал вмерзшие конечности. Сначала ноги, потом руки, затем взялись за голову. Во льду оставались борозды, идеально совпадающие с пропорциями тела. Создавалось впечатление, что лед размягчили до консистенции манной каши, затем уложили труп, а после снова мгновенно заморозили.

Конечно, такие фокусы с водой противоречат науке и по определению невозможны. Значит налицо долгая усердная работа по созданию иллюзии такого эффекта: ручная резка льда по снятым размерам, растапливание небольших участков газовой горелкой, укладка трупа, ожидание, пока лед схватится, глажка. Похоже Сагал столкнулся с классическим эффектом Копперфильда, как он сам его называл. В девяностых годах миллионы людей с ошеломлением наблюдали, как именитый иллюзионист без каких-либо приспособлений парил в воздухе будто какой-нибудь сказочный Питер Пен. Выглядело это настолько убедительно, что у многих не возникло сомнений — фокусник на самом деле нарушил законы физики. Но что скрывалось за тем «убедительным» полетом? Десятки помощников, сложная техника, тончайшие нити и многие месяцы тренировок. Ответ до боли прост — фокусник оказался фокусником. Идеальная иллюзия, способная «отключить» человеческий разум, держится на трех китах: манипуляция вниманием, точно подобранный угол обзора и безупречное техническое воплощение.

К чему такая сложность? Что хотел показать мистификатор, бросив тело здесь? Имитировать инопланетные технологии? Или это способ устрашения?

Погребной говорил по спутниковому телефону. Временами он прикрикивал на кого-то на другой стороне невидимого провода, а потом с еще большим остервенением подгонял подчиненных. Капитана учили воевать с понятным и предсказуемым врагом. Здесь же он встретился лицом к лицу с неизведанным и очень опасным. Это не только злило капитана, но и подстрекало к действиям. Отсиживаться он не собирался.

«Затраты сил должны соответствовать задаче», — часто говорил Отец.

Сагал вынужден был признать, что впервые столкнулся с мистификацией столь высокого уровня. У загадочного организатора в наличии серьезный бюджет, большая команда, смекалка и недюжинная смелость. Запускать шарики в небо и дурить студентов это одно, но по-настоящему замарать руки в крови — совсем другое. И главное, совершенно непонятно, какова конечная цель. Кому посвящено это представление? В чем замысел? Кого хочет напугать мистификатор?

Сагал не знал ответов, и это его по-настоящему раздражало. В происходящем не было ни логики, ни смысла. А больше всего он ненавидел то, чего не понимал. Именно поэтому в моменты ментального ступора он всегда возвращался в нобель-комнату. Там, окруженный только тесными стенами, он проникал в самое нутро себя, становился искусным дирижером огромного оркестра воспоминаний и мыслей, и не выходил, пока не находил решения.

Сейчас он в тупике. Есть только догадки, косвенные улики, а этого недостаточно для убедительных выводов. Он уже ошибся с судьбой второго охотника, и больше проколов не допустит.

Лес и горы — теперь стены его нобель-комнаты. И надзиратель все еще стоит за дверью — нематериальный, невидимый, но такой же реальный, как и прежде.

Сагал решит головоломку и полагаться будет только на свое главное оружие — логику, что острее любого клинка; критическое мышление, что тяжелее молота.

* * *

Комаров был здесь ночью, в этом Сагал не сомневался.

В последние годы уфолог растерял запал, от его былого влияния не осталось и следа. Сейчас в его власти одурачить только городских сумасшедших, да упоротых конспирологов. Мистификатор определенно метит в иную аудиторию: более широкую, влиятельную и могущественную.

А что, если каждый, кто здесь оказался, — не зритель, а невольный участник мистификации? Погребной с его властными замашками и идеалист Паша; одержимая Зайцева и карьерист Брадинкин; Комаров, Смольный, Сагал… У каждого своя роль в спектакле, и мистификатор с радостью позволяет им играть в его игру. Он продумал все до мелочей, ничего не боится и для него нет никаких преград. Однако Сагал не настолько глуп, чтобы поверить во все это. Он видит фальшь насквозь. Нужно только найти железные доказательства. И искать надо там, где меньше всего ожидаешь найти.

Перед собственным носом.

Сагал всмотрелся в ледяную гладь. Редкие полоски снега перемещались, подгоняемые ветром, сгибались, закручивались в шарики или вовсе распадались на отдельные песчинки. Со стороны их можно спутать с белесыми трещинами, а иногда они и вовсе неразличимы.

Заскулил Дау. Сагал взял его на руки, пес лизнул ему нос. Мокрая шерсть на боках собралась в ледяные канатики.