Он сел между двумя незнакомыми людьми, разрываемый сожалением и облегчением по поводу того, что разлучился с Макбрайд. Оба чувства вызвали у него желание позвонить Куми, которая не знала, что он в Англии и ранен. За годы, прошедшие после расставания, Томас привык к одиночеству, однако с момента примирения — пусть и частичного, он пока сам не мог точно сказать, что это такое, — они разговаривали по телефону по крайней мере раз в неделю, обычно чаще. Найт почувствовал укол вины за то, что так увлекся своими делами, а затем подумал, ждет ли Куми его звонка, пытается ли сама с ним связаться. Если у нее сейчас запарка на работе, она, возможно, и не обратила внимания на его молчание. Эта мысль встревожила Томаса, поэтому он постарался сосредоточиться на том, каким будет предстоящий доклад.

Скорее всего, связь политики и культуры. Провозглашаемая с торжествующим злорадством констатация того, что мы лучше разбираемся в вопросах полов, рас и классов, чем Шекспир… В этом слышался пугающий шепот правды, что вселяло в Томаса тревогу, смятение и разочарование. Литература лишалась всех своих красок, жизненности, возбуждения и нюансов. В средней школе мысль о том, что литература связана с настоящим, что она обогащает читателя, хотя бы не вызывала откровенного смеха.

Эти размышления мучили Томаса так же, как это было на конференции в Чикаго, но прежде чем он успел разгладить хмурые складки на лице, началась лекция.

Оратора представили как Алонсо Петерсона, профессора литературы Стэнфордского университета. Его доклад был озаглавлен так: «„Сломала сила ваших глаз печать“:[11]сексуально-этический идеал и постлаканская тема в комедии „Бесплодные усилия любви“». Он оказался невысоким молодым мужчиной, уверенным в себе, одетым как директор голливудской киностудии — Томас считал, что именно так они выглядели, — в шелковую рубашку с расстегнутым воротником и какие-то навороченные брюки со складками спереди. На ногах у него были похожие на сандалии штиблеты из коричневой кожи, сплошные полоски и ремешки, причем надетые без носков, а в правом ухе красовалась серьга с большим голубым камнем.

Он говорил легко и свободно, умело поставленным голосом, но понять его было совершенно невозможно.

— Динамизм либидо, неразрывная часть зеркальной сцены Лакана,[12]представляет проблематическую и в то же время онтологическую структуру человеческого мира…

Мысленно вздохнув, Томас обвел взглядом людей, присутствующих в зале. Он увидел несколько знакомых лиц, но по фамилиям знал только Макбрайд и Дагенхарта. Здесь были и совсем молодые, несомненно студенты и аспиранты, и, наоборот, очень старые, скорее всего местные жители, возможно в прошлом школьные учителя. По мере того как доклад продолжался, становясь все более непонятным, молодежь с серьезным видом строчила заметки в тетрадях, а старики недоуменно переглядывались, встревоженные, испуганные. Найт испытывал только раздражение. Уже через пару минут он начал украдкой ерзать на стуле, а потом уронил голову на руки.

Насыщенная аргументами лекция Алонсо Петерсона мучительно подобралась к сорокапятиминутной отметке и завершилась под жидкие рукоплескания. Томас практически ничего не понял из услышанного, хотя вынужден был признать, что риторическая эквилибристика докладчика вполне могла сойти за мудрые рассуждения. Старички определенно были сбиты с толку, но понять, что на самом деле думают слушатели, было очень трудно. Найт снова припомнил сюжет «Нового наряда короля». Тот, кто ткнул бы в оратора пальцем и рассмеялся, только сам выставил бы себя на всеобщее посмешище как полный профан, показал бы, что ничего не смыслит в высоких материях.

Томас мысленно усмехнулся. Он слишком хорошо помнил конференцию в «Дрейке». Найт хотел бы думать о своем бегстве из аспирантуры, от «башен из слоновой кости»,[13]ждавших его за ней, как о принципиальном решении крепко держаться за все то, что он считал имеющим ценность в книгах и процессе обучения. Однако он сознавал, что истинная причина этого была, по крайней мере частично, обусловлена страхом перед тем, что ученого из него не выйдет. Разумеется, любые мысли о неудаче бесследно исчезнут, если он возвратится из этой поездки, с гордостью размахивая давно утерянной пьесой Шекспира…

Настала пора вопросов. Петерсон, улыбаясь и кивая с умным видом, расправлялся с ними как уж мог. Один пожилой профессор в очках в роговой оправе, сидевший впереди, попробовал было обрушиться на докладчика с недовольными нападками, но все остальные выступавшие, похоже, находили доклад интересным, динамичным и спешили выразить свое одобрение. Что именно они хвалили, Томас понятия не имел. Поэтому он сам удивился больше всех, когда поймал себя на том, что поднял левую руку. Взоры всех присутствующих обратились на него.

— Да, — сказал Найт. — Все это замечательно. Я просто подумал, как могла бы измениться ваша аргументация, если бы мы ознакомились с продолжением этой комедии.

— О чем именно вы говорите? — спросил Петерсон, вежливо, но озадаченно.

— Я имею в виду «Плодотворные усилия любви», — ответил Томас.

Внезапно все присутствующие заулыбались и заерзали, некоторые смущенно, другие веселясь по поводу того, что они сочли шуткой.

— Возможно ли это? — спросил Петерсон, продолжая улыбаться. — «Плодотворные усилия любви» будут представлены для ознакомления?

Слушатели расслабились, проникнувшись к докладчику еще большей симпатией за такое вежливое обхождение с этим болваном с рукой на перевязи.

— Такого можно ожидать со дня на день, — уверенно заявил Томас, чувствуя, как к нему полностью вернулось самообладание.

— Что ж, просто замечательно! — протянул Петерсон, судя по всему решив избавить Томаса от жестокой насмешки, услышать которую было бы теперь проще всего.

Тут в первом ряду настойчиво взметнулась другая рука. Это Чад Эверетт, угрюмый и дотошный аспирант Джулии, спешил вернуться к серьезным вопросам. К тому времени как Петерсон ответил на его вопрос, пришла пора прерваться на чай.

— Вам нравится громко заявлять о себе, правда? — спросила Макбрайд, появляясь у Томаса за спиной. — Вы видели их лица? Такие бывают у воспитанных людей, когда кто-то шумно портит воздух в лифте. Превосходно! — восторженно шептала она ему на ухо.

Все остальные спешили покинуть зал, стараясь не смотреть в глаза Найту. Лишь одна женщина задержалась, проходя мимо. Томас сначала узнал ее царственную осанку и лишь затем увидел лицо.

— Для школьного учителя вы очень любите конференции по шекспироведению, — улыбнувшись, заметила Катрина Баркер.