Они танцевали и танцевали, и все присутствующие не отрываясь смотрели на них.

Венеция сидела на софе рядом с Элис, в ее маленькой гостиной на Мерсер-стрит.

– Прошлым вечером ты и Рэйзеби… – Венеция умолкла, пристально глядя на подругу.

Элис покачала головой:

– Мы не возобновили отношения, если ты об этом хотела спросить.

– Этот вопрос интересует весь Лондон, Элис.

Элис вздохнула.

– Что ж, часть моей работы – привлекать к себе внимание, разве не так? – Но когда Рэйзеби сжал ее руку, Элис и думать забыла о работе. – Кроме того, это же было ради благотворительности.

– Да. И это означает, что больше такой возможности у тебя не будет. Ты разыграла свою карту.

Элис опустила глаза. Она понимала, что Венеция права. Один раз, на несколько коротких мгновений она и Рейзеби перенеслись в другой мир. Но больше это не повторится.

– Ты по-прежнему играешь с ним в опасную игру?

Элис покачала головой:

– Я и не начинала.

– Вы не безразличны друг другу.

Это был не вопрос, но Элис кивнула, уставившись в чашку с чаем. Она устала притворяться.

– О, Элис, – мягко сказала Венеция. – Что ты будешь делать?

– А что? Жизнь продолжается. Я буду работать в театре, а он – искать себе жену. Разве у нас есть выбор?

– Наверное, нет, – согласилась Венеция и обняла подругу.

Они молча допили чай.

У Рэйзеби меж тем дела шли ничуть не лучше. Мать решила навестить его и явилась в дом на Лестер-сквер с вполне определенной целью.

– Ты выглядишь усталым, дорогой. Поздно лег вчера?

Мать провела рукой по его щеке.

– Нет, – коротко ответил Рэйзеби, не вдаваясь в подробности.

Она опустилась на софу и посмотрела на поднос с чаем.

– Знаешь, вчера я пила чай с Терезой Даррингтон, – сообщила мать, делая вид, что целиком поглощена завариванием чая, но Рэйзеби ей обмануть не удалось.

– Неужели?

Он стоял у камина, глядя, как мать тщательно отмеряет две ложки чайных листьев, а потом аккуратно запирает на ключик чайную коробку. Элис никогда не прятала чай от слуг. «Что дурного, если они отсыпят себе немного и сэкономят деньги?» – всегда говорила она. Таково было ее отношение к людям.

– Они, конечно, не принадлежат к высшей аристократии, нажили свое состояние на торговле, но все равно это прекрасная партия, – заметила вдовствующая леди Рэйзеби.

– Потому что у Даррингтонов тугой кошелек?

Интересно, подумал он, успела ли мать прочесть газеты? Во многих из них появились статьи о нем и Элис на аукционе.

– Не будь таким вульгарным, Джеймс. Но если и так, что в этом плохого? Ему принадлежит половина мельниц в Йоркшире, и у него большие капиталовложения в колониях. А его земли… – Она налила горячую воду в заварочный чайник.

– …соседствуют с владениями Рэйзеби, – закончил он.

– Мисс Даррингтон – единственная дочь и наследница всего состояния. В этом сезоне она впервые выехала в свет. Может быть, тебе уже приходилось встречать ее?

– Не припоминаю.

Мать помешала ложкой в чайничке и закрыла крышку, потом придвинула к себе небольшие песочные часы, чтобы следить за временем заваривания чая. Леди Рэйзеби всегда сама заваривала себе чай.

– Я подумала, что мы можем пригласить мисс Даррингтон и ее мать на небольшую прогулку в конце следующей недели.

Рэйзеби внимательно следил за песчинками, стремительно перетекавшими из одной половины часов в другую. Вот так же, как песок, течет его жизнь, единственным светлым лучом в которой явилась Элис.

В наступившей тишине тиканье часов на камине показалось ему оглушительным. Песок почти весь пересыпался.

Он молча кивнул. Ему показалось, что грудь стянула стальная полоса и в легких вот-вот кончится воздух.

– Прекрасно, – удовлетворенно сказала мать. – Я так и думала, что ты согласишься. Я сегодня же пошлю записку миссис Даррингтон.

Она улыбнулась, а когда последние песчинки скатились вниз, взяла заварочный чайник, чтобы разлить чай.

Элис продолжала жить, как жила. Во второй половине дня она репетировала. Каждый вечер выходила на сцену перед переполненным залом. Как всегда, чувства, которые она старалась скрыть, находили выход на сцене, но с каждым днем Элис становилось все труднее играть – у нее возникло ощущение, что границы между ролями и реальностью начинают размываться.

Она сократила количество мероприятий, в которых ей приходилось принимать участие. Она боялась столкнуться с Рэйзеби и еще больше страшилась не встретить его. Страшилась, что он узнает всю правду. «Я знаю, почему ты не взяла платья…» Эти слова будто преследовали ее.

Он ищет себе подходящую невесту. Она должна избегать встреч с ним, стараться держаться от него подальше, снова и снова напоминала себе Элис. Но сердце ее отказывалось подчиняться разуму.

Больше всего на свете ей хотелось снова увидеть его, услышать знакомый голос, заглянуть в глаза, ощутить прикосновение его рук. Ей казалось, что вместе с Рэйзеби исчезла какая-то важная часть ее самой.

Каждую минуту своей жизни Элис заполнила работой, играя на сцене, заучивая новые роли, но это не помогло ей забыть о Рэйзеби. В гуще суеты, среди людей она чувствовала себя одинокой. Ее мысли по-прежнему были о нем. Всегда. Как будто он был частью ее самой.

Ночами она долго лежала без сна, а по утрам не могла проснуться. Днем она надевала на лицо улыбку, как маску, и упрямо продолжала делать то, что должна была. Она по-прежнему блистала в Зеленой Комнате, но с каждым днем ей становилось все труднее. В ее ушах звучало его имя. Каждый удар сердца напоминал о нем. Ей казалось, что пришло в движение нечто такое, что ни ей, ни Рэйзеби не под силу остановить.

Время летело так же быстро, как песчинки в часах матери.

Рэйзеби знал, что любые обвинения в том, что он сознательно затягивает выбор невесты, ищет любой предлог, чтобы уклониться от встречи с потенциальными супругами, справедливы. Когда он стоял в бальном зале у Элмака, все его мысли были об Элис. Вальс после аукциона на мгновение вырвал его из реальности, придал ему сил, но дни шли за днями, а Элис нигде не появлялась, и Рэйзеби вновь впал в мрачную задумчивость.

Он должен жениться. Прежде он мыслил ясно, делил мир на черное и белое, теперь же видел только оттенки серого. Все его мысли, все мечты были об Элис Свитли, а между тем песчинки сыпались все стремительнее, отсчитывая дни до его тридцатилетия.

– Один лишь ковш воды – и смыто все, – уже в четвертый раз сказала Элис.

В пустом театре Ковент-Гарден шла репетиция «Леди Макбет».