И продолжала нервничать.

Вплоть до той минуты, когда карета остановилась перед небольшим домиком на окраине Кардина. Женщина вышла из кареты, помогла выбраться ребенку, взяла его за руку и повела в дом.

– Солнышко, что бы нам ни говорили – молчи.

– А почем, мам?

– Генри, милый, ты понял? Обещай мне. Говорить буду я…

Тревога, звучавшая в голосе матери, передалась и ребенку.

– Ладно, мам. Обещаю.

Женщина поднялась на крыльцо, коснулась дверного молотка, и почти сразу вышколенный лакей распахнул дверь перед гостями.

– Подождите в гостиной, миледи сейчас спустится.

Гостиная была достаточно скромной, но мальчик раньше и этого не видел. И в восторге потянулся к доспехам, стоящим в углу. Женщина едва успела перехватить его ручонки.

– Не надо, лапка.

– Ну маааааа…

– Не. Надо.

Генри смирился и отошел на шаг.

Насколько бы хватило его терпения неясно, но в гостиную уже входили двое. Ее бывшее величество, великолепная в алом шелке с рубинами, и под руку с ней – герцог Альсин. Тоже в алом и черном.

Красивые.

Завораживающе опасные, словно два скорпиона.

И такие же безжалостные.

Альбита отпустила руку любовника и шагнула вперед. Мальчик просто не успел никуда дернуться.

– Генри!

Мальчика стиснули в объятиях и крепко поцеловали. И еще раз. Потом «любящая мать» отошла, отряхивая платье, и негодующе взглянула на гувернантку.

– Почему мой сын так бедно одет?

– Ваша милость, дорога…

– И испачкан. Возьми его, переодень и уложи спать. Иди с тетей, милый.

За этой милой сценой семейной встречи с улыбкой наблюдал герцог Робер Альсин.

«Тетя» Мэри, которую малыш знал всю свою жизнь, послушно взяла мальчика за руку. Мэри Уигеллоу, простолюдинка, попалась на дороге ее бывшего величества вскоре после бегства. Что бывает, если крестьянка устраивается служанкой в богатый дом?

Вот, то самое и бывает. Увы…

А еще от этого самого бывают дети.

У Мэри родился мертворожденный ребенок, а молока было – хоть плачь. И она предлагала всем свои услуги кормилицы. У Альбиты ребенок родился живым, но кормить малыша? Вставать к нему? Возиться?

Фи.

Придворные дамы так не поступают.

Мэри была решительно нанята кормилицей, и за эти годы стала малышу второй матерью. А может, и первой. Именно она видела первые шаги маленького Генри, именно она вытирала ему сопливый нос и грязную попу, лечила разбитые коленки, и даже (тсссс! Это секрет!) покупала ему леденцы у уличных торговцев. А мама?

Мама была занята. Она готовила Великую Месть.

А тем временем малыш Генри жил себе, спокойно, с заботливой мамой Мэри, в небольшом городке, каких сотни в любой стране, ходил к службе, дрался с уличными мальчишками, и совершенно не собирался стать королем. Вы что?

Это ж…

Почему все получилось именно так?

По замыслу герцога Альсина.

Альбита сама по себе была весьма приметна. И характером, и привычками, и вообще – стоит ли класть все яйца в одну корзину? В своей любовнице Робер не сомневался, чтобы насолить бывшему мужу, она бы признала своим ребенком любого нищего сопляка из подворотни.

И опять же – если люди Альтреса Лорта случайно (или специально) наткнулись бы на Альбиту, у Робера остался бы ее сын. Копия матери, что весьма кстати. Отцом-то его был вовсе не Гардвейг.

А кто?

Не будем показывать пальцем, но Робер мог собой гордиться. Гардвейг пытался сделать ребенка мужского пола чуть не двадцать лет, а у Робера получилось чуть ли не с первой попытки. Сразу понятно, у кого семя крепче.

Почему малыша Генри не воспитывали, как короля? Не поместили в роскошь, не учили, не оставили в монастыре, не…

Робер не хотел привлекать внимания к мальчику. Ребенок и мать, которой кто-то помогает – самое обычное дело. Пусть даже мать иногда нанимает учителей, и ребенок умеет читать и писать. Этого довольно. К чему поднимать ненужную шумиху и суету вокруг ребенка?

Не стоит. Все необходимое он узнает и потом, когда сядет на трон.

Тогда к его услугам будут учителя, тогда его научат танцевать, тогда он сможет ездить верхом и сражаться – но только тогда. А до той поры – маленький домик, городские мальчишки, и изумленные глаза маленького Генри.

– Мама, а почему эта тетя сказала, что она моя мама?

– Потому что она и есть твоя мама.

– Но моя мама ведь ты? Разве бывает – две мамы?

И две слезинки сбегают по упругим, словно наливное яблочко, щекам Мэри.

– Да, малыш. Бывают.

***

Малыш Генри спал в объятиях своей неродной матери.

Мэри не спала. Она думала, что происходящее не сулит ничего хорошего ее малышу. Она-то думала – как? Нагуляла знатная дама от господина, да не от мужа. Вот и отдала ребенка на воспитание.

А тут что-то другое, что-то гадкое…

Чутье на опасность у Мэри было непревзойденное, и сейчас она понимала – идет ЗЛО. Именно так, с большой буквы. Словно колокольчики звонят, словно что-то такое надвигается… беда будет.

Для ее малыша. А раз для него, то и для нее, это ж понятно. Нянька? Нет. Мать, и никак иначе. Как мать, Мэри готова была на все, ради своего ребенка, но готовности мало. Она не верит этой разнаряженной твари! она не верит матери, которая может спихнуть ребенка на десять лет, и не вспоминать о нем. Она не верит мужчине с ледяными, змеиными глазами.

Да, когда-то эти двое показались спасителями для растерянной девчонки. Когда-то… она была молодой и глупой. С тех пор она выросла, поумнела, и точно знает, что от таких людей нельзя ждать ничего хорошего. Она видит это, шкурой чувствует… какие бы красивые слова ей не говорили, ее малышу будет плохо. А значит, надо… что, собственно, надо?

Что она может сделать?

Мэри коснулась пышной груди.

Там, в предмете зависти многих женщин и вожделения мужчин (и там было, что вожделеть), был спрятан маленький кошелек. Что-то она сэкономила за эти годы.

Мало, слишком мало.

На эти деньги она не сможет прожить с ребенком, а работать – кем?

Служанкой? Посудомойкой? Прачкой? Уличной девкой?

Ради Генри она бы не колебалась ни минуты, но жизнь женщины, продающей себя, коротка, и ребенок останется один. Служанок с детьми берут весьма неохотно, а посудомойка и прачка… она не прокормит ребенка на эти медяки. А случись ей заболеть? Или малышу?