Правда, у возникшей в результате усилий правительства системы были большие недостатки, которые в перспективе сыграли роковую роль в ее судьбе. В частности, созданная в 1970-е модель сельского хозяйства отличалась исключительной энергоемкостью. В масштабных ирригационных проектах массово использовались электрические насосы, которые порой поднимали воду на высоту во многие десятки и даже сотни метров. Активно применялись химические удобрения: по уровню их использования КНДР тогда находилась на одном из первых мест в мире. В попытке рекультивации пахотных земель крутые склоны холмов превращались в террасные поля. Эти поля, изначально одобренные самим Ким Ир Сеном, были чуть ли не символом сельского хозяйства Северной Кореи до середины 1990-х годов. Поначалу эти усилия принесли свои плоды, хотя даже в лучшие времена особой эффективностью сельское хозяйство страны не отличалось. Особенно заметно это из так называемой антропометрической статистики, то есть сравнения роста жителей Севера и Юга.

Первое систематическое обследование роста жителей Кореи было проведено в 1938 году. Тогда страну разбили на три региона. По состоянию на 1938 год получилось, что в северной части страны средний рост взрослых корейцев составил 166 см, в центральной– 163,4 см, а в южной – 162,5 см (центральный регион включал окрестности нынешнего Сеула, но захватывал и часть нынешней северокорейской территории). В 2005 году, по данным обследования, которое провели сотрудники ООН вместе с северокорейскими властями, средний рост жителей КНДР возрасте 20–39 лет составил 160,2 см, в то время как рост их сверстников на Юге достиг 165,8 см. Таким образом, средний рост жителей Севера по сравнению с колониальными временами уменьшился на 3–4 см (точнее сказать сложно из-за упомянутой путаницы с территориальной разбивкой), а рост жителей Юга, напротив, с 1945 года увеличился примерно на 3 см. Разница в среднем росте сейчас составляет 5–6 см в пользу Юга, в то время как перед разделом страны она составляла примерно 2–3 см в пользу Севера. Главная причина проста: даже до начала «Трудного похода» северокорейцы жили на скудной диете, основой которой были зерновые. Первоначально южане питались точно так же, если не хуже, но с началом стремительного экономического роста, то есть после 1960 года, в Южной Корее стало быстро расти потребление мяса и рыбы. Богатая белками животная пища, прежде недоступная простому народу, стала обычной, и это привело к увеличению роста жителей Юга.

Впрочем, на базовом уровне продовольствия в Северной Корее хватало до начала 1990-х. В 1980-х годах Северная Корея производила около 5–6 млн т зерна (в основном риса и кукурузы) в год. Как, в частности, показывает и статистика роста, население страны не было избаловано изобилием качественной пищи: мясо и фрукты были доступны только по праздникам, а свежие овощи потреблялись в основном в виде кимчхи – острой квашеной капусты по-корейски. Тем не менее 5–6 млн т зерна вполне хватало для удовлетворения основных потребностей страны в питании.

Пхеньянская пропаганда десятилетиями представляла Северную Корею как воплощение экономической самодостаточности, как страну, полностью независимую от внешнего мира. Этот образ хорошо продавался, особенно в странах третьего мира и иногда среди доверчивых западных гуманитариев (которые, подобно своему кумиру Ноаму Хомскому, иногда и Пол Пота могли любить). Реальный же секрет этой самодостаточности был прост: в действительности КНДР получала большие объемы прямой и косвенной помощи от Советского Союза и отчасти Китая, но с начала 1960-х никогда не признавала этого факта публично. И Москву, и Пекин такая неблагодарность раздражала, но возмущались они по этому поводу в основном в закрытых докладных записках и телеграммах послов. У этого молчания были причины: и Москва, и Пекин хотели сохранять хотя бы видимость дружественных отношений со своим маленьким, но своенравным почти-союзником.

В начале 1990-х ситуация изменилась. Пресловутая северокорейская «опора на собственные силы» оказалась фикцией. Серьезный удар экономике страны нанесло решение СССР (одно из последних его внешнеполитических решений) прекратить продажу КНДР нефти и других товаров по искусственно заниженным ценам. Сельское хозяйство потерпело наибольший урон, поскольку для нормальной работы ему требовались значительные объемы энергии. В условиях дефицита дизельного топлива встали трактора. Остановились и электрические насосы – электростанции перестали работать из-за нехватки запасных частей. В 1992–1993 годах северокорейские СМИ заговорили о пользе двухразового приема пищи (традиционное трехразовое питание объявлялось чрезмерным и «вредным для здоровья»). К 1994 году в некоторых отдаленных районах люди уже не могли отоварить свои продовольственные карточки, так как продуктов питания в магазинах и распределительных центрах не было.

Настоящая катастрофа разразилась в июле и августе 1995 года. Необычайно сильные дожди вызвали наводнения, на которые северокорейские власти и возложили всю вину за последующие события. Пхеньян заявил, что в результате наводнений 1995–1996 годов около 5,4 млн человек были вынуждены покинуть обжитые места (правда, последующее расследование ООН показало, что фактическое число перемещенных лиц было намного меньше). И без того перегруженная электросеть была разрушена, а ирригационная система – сильно повреждена. Большинство террасных полей были просто смыты ливнями. Однако не это было главной причиной катастрофы 1996–1999 годов. Возможный способ разрешения кризиса наглядно продемонстрировали Китай и Вьетнам, но предложенный ими путь был отвергнут северокорейским руководством по политическим соображениям. В 1970-х годах Китай балансировал на грани голода, а всего 15 лет спустя, в середине 1980-х, его население питалось лучше, чем когда-либо ранее за всю его долгую историю. Такой рывок стал результатом роспуска «народных коммун» и перехода к семейному хозяйствованию. Реформы Дэн Сяопина всего за несколько лет полностью изменили ситуацию в китайском сельском хозяйстве. Аналогичные реформы были проведены и во Вьетнаме – и принесли такой же успех.

Почему Северная Корея не заимствовала этот опыт? Главной причиной были опасения по поводу сохранения политический стабильности, которые определяли всю политику Ким Чен Ира и его окружения. Независимые фермеры казались политически опасными – скорее всего, зря, так как мировая история показывает, что процветающие фермеры в авторитарных режимах совсем не склонны к восстаниям (скорее, наоборот, они готовы помочь власти в борьбе с городскими смутьянами). Тем не менее Ким Чен Ир и его советники решили не рисковать. Они, правда, закрывали глаза на появление самых разнообразных форм частного предпринимательства, в том числе и на то, что почти все крестьяне разбили на крутых склонах холмов личные участки, с которых в основном и зарабатывали себе на пропитание. Однако «сельскохозяйственные кооперативы» при Ким Чен Ире распущены не были.

Голод продолжался до конца 1999 года, а потом ситуация стала постепенно выправляться: свою роль тут сыграли и иностранная помощь, и приспособление северокорейского населения к новым условиям, и, главное, рост самых разнообразных форм частной экономики. Однако для корейской деревни голод 1996–1999 годов был катастрофой. Иногда можно услышать, что в результате голода погибли 2–3 млн человек, но эта цифра является преувеличением. Любопытно, кстати, что такие оценки распространяли вовсе не враги режима Семьи Ким, а руководство гуманитарных организаций. Оно понимало, что преувеличение размеров бедствия может быть полезным для привлечения максимально возможного количества спонсоров. Сейчас, после того как демографы проанализировали данные переписей (вопреки распространенному среди неспециалистов мнению, такие результаты очень трудно подделать), они пришли к выводу, что число жертв голода, составляло от 450 000 до миллиона человек, причем наиболее вероятный оценкой представляется 500 000–600 000. Это, конечно, не «2–3 миллиона», упоминания о которых до сих пор часто можно встретить в печати, но тем не менее 2–3 % всего населения.