– Не хочу домой, – сказала вдруг Амина.

– С мамой наверняка все в порядке, – успокоил ее Акил, затянувшись в последний раз и выкинув из окна окурок.

– После того, как она целый день провела совсем одна?

– Ну, может, возьмет себя в руки. Вдруг ей это на пользу.

– Что? И она станет похожа на Монику?

– Не думаю, что отец это имел в виду.

Слова Томаса преследовали их. Конечно, брат и сестра изо всех сил заверяли друг друга, что та ссора в июне была лишь очередной стычкой в бесконечной битве родителей, но чувствовали дети себя просто ужасно, постоянно застывая в напряжении или, наоборот, ощущая лихорадочное сердцебиение. Они оказались совершенно не готовы к тому вечеру, когда отец поздно вернулся с вечеринки на работе, двор озарился светом фар, двери распахнулись, а мама начала орать как резаная. Услышав шум, Амина и Акил побежали к входной двери и застыли как вкопанные, ведь детей парализует вид падения родителей. Раньше они ни разу не видели мать пьяной (и на самом деле никогда больше не увидят), но сейчас она стояла в волочащемся по земле сари, освещенная фарами, и кричала, как настоящая звезда мыльных опер: «Иди к своей драгоценной Монике! Хоть прямо в больнице живите!»

– Как ты могла так напиться при людях, с которыми я работаю?! – заорал Томас, расхаживая туда-сюда по двору. – И что они о тебе теперь думают?

– Ты же мне сам сказал! Моника то, Моника се, почему ты не можешь быть такой, как Моника?

– Моника пить умеет!

– Шлюха твоя Моника! – споткнувшись, буркнула Камала и хмуро посмотрела себе под ноги.

– Она моя ассистентка, Камала! Не смей так о ней говорить!

– Она тебя трогала!

– Все американцы так делают! У них это принято! Ты бы знала, если бы хоть с кем-нибудь общалась!

– А-а-а, ну давай-давай, теперь еще скажи, что мне надо найти работу, и я тебя убью! Разорву на мелкие кусочки!

– Мы не вернемся, Камала! Ты должна хотя бы попытаться привыкнуть к жизни здесь!

– Конечно, потому что мне больше нечем заняться между уборкой дома, готовкой еды для твоих детей и их уроками, да?

– Займись чем-нибудь! Пойди волонтером в приют! Найди работу на полдня!

– То есть ты думаешь, что я сижу тут, как принцесса, и позвякиваю браслетами, а долбаные служанки все делают за меня! Конечно, езжай, дорогая, на работу, а потом возвращайся домой, приготовь ужин и наведи чистоту, как эта идиотка из рекламы духов! Так, да? – захохотала она. – Однако, ваше величество как-вас-там, я не согласна!

– Камала…

– НЕ СОГЛАСНА! – Она свирепо посмотрела на него. – Думаешь, если мы станем все время меняться, меняться, меняться, чтобы быть как эти люди, то будем счастливы? – вздернув подбородок, с вызовом спросила Камала. – Пожалуйста, вперед! Давай, становись дурачком, который все время улыбается без всякой причины, потому что мне уже все равно! Мне правда все равно!

Но самое неожиданное случилось дальше. Отец уехал. Амина и Акил стояли на пороге дома, а он развернулся, сел в машину, с ревом завел двигатель – и поминай как звали. Если бы он и заметил их, то вряд ли остановился бы. После ссоры Томас не ужинал дома пару вечеров. Много дней, а потом и недель дети не видели отца в светлое время суток.

Камала погрузилась в злобу и тоску, и это выглядело даже изысканно. Каждый день она готовила ужин, словно в последний раз, – вымешивала тесто для слоеных парат и тщательно отмеряла порции масалы лишь для того, чтобы потом в ярости смотреть, как хлебцы черствеют, не дождавшись хозяина. Измельчая листья кориандра под сериалы «Даллас» и «Династия», она ощущала легкую тошноту и вместе с тем облегчение, ей казались отвратительными любовные интрижки, к которым у американцев была чуть ли не генетическая предрасположенность. Она брала индийские фильмы у Балы Курьян, но смотрела их только до трагической кульминации, а потом долго ходила по кухне и гремела посудой.

Амина вздохнула, теребя ремень безопасности. Кто знает, что они увидят, когда вернутся домой? Гадать не хотелось… На въезде в город машины ползли медленно, словно улитки. Акил выдохнул сквозь зубы и принялся крутить ручку настройки, пытаясь поймать радиостанцию, по которой гоняли тяжелый рок. Она всегда исчезала на подъездах к дому. Брат со вздохом щелкнул выключателем радио, а потом потянулся к бардачку. Амина оттолкнула коленом его руку:

– Мы уже совсем близко! От тебя вонять будет!

– Да она ничего не заметит!

– Она не дура!

– Нет, не дура, просто она так злится, что ей все равно.

Амина снова вздохнула. Пора было привыкнуть к тому, что мать могла впасть в ярость в любом уголке дома – тогда она переставала видеть что-либо вокруг. Но девочка совсем терялась, когда обнаруживала, что Камала сидит в гостиной и бесконечно долго гладит обивку кресла. А если Амина заговаривала с ней, то вместо ответа она вставала и выходила из комнаты.

– У тебя жвачка есть? – спросил Акил.

Амина полезла во внешний карман рюкзака, достала пачку «Джуси фрут», протянула одну пластинку брату, развернула вторую и положила себе в рот. Потом включила магнитолу и поставила кассету «Iron Maiden», утешаясь сладким вкусом во рту и оглушительными криками рокеров. Машина неумолимо приближалась к дому.

– Ну? – посмотрела на них Камала. – Как все прошло?

Амина и Акил уставились на мать, потеряв дар речи. Дело было даже не в комбинезоне из похожего на пластик материала, не в том, что она расплела косу и завязала хвост почти на макушке, и даже не в красовавшихся на ногах у Камалы новеньких белых, будто межгалактическое безе, теннисках, – дело было в ее улыбке. Прошло всего восемь часов, а мама вдруг стала бодра и весела. На веках и губах переливались оттенки розового и фиолетового.

– Вам все учителя понравились? – прислонившись к кухонной стойке, спросила Камала.

– Да, – автоматически кивнула Амина.

– Что у тебя с лицом? – нахмурился Акил.

– Сходила в отдел косметики в «Диллардсе».

– Просто взяла и сходила?

– А что, должна была у тебя разрешения спросить?

– А это? – спросила Амина, разглядывая мамины обновки.

– Штаны-парашюты! – воскликнула Камала, посмотрев на свои ноги, как будто они принадлежали настоящему парашютисту. – Последний писк!

Акил растерялся, услышав, что мать смеется. Камала улыбалась, и улыбка еще сильнее подчеркивала ее нарумяненные скулы. Ресницы трепетали, словно почерневшие крылья бабочки из подземного мира. Амина пораженно смотрела на ровную черную линию подводки под глазами Камалы, пока не заметила встревоженного взгляда матери.

– Классно выглядишь! – сказала Амина, и черты Камалы исказились, будто она ощутила внезапный приступ боли.