Сандра уже вполне овладела собой. На издевку ухмыльнулась.

— Не дождешься. Мир большой. Уеду куда-нибудь подальше. Может, в Мексику, а может, и в Европу. Буду жить другие жизни, пока не увяну. И еще раз обещаю вам обоим: вы никогда не увидите ни меня, ни Кортби. Мы не вернемся в Америку.

— Захвати своего личного папарацци, — посоветовала Лайза.

Сандра неожиданно рассмеялась.

— Вот он удивится, когда меня не найдет! Впрочем, найдет. Но это мое личное дело… — Она перевела на фотографа просветлевший взгляд. — Ты выпустишь меня, Ирвин? Пока не передумал…

Ирвин нащупал в кармане ключ, пошел к выходу. Постоял, ожидая, пока Сандра вернется из-за перегородки с пакетами в руках. Широко открыл дверь, пропустил ее, стараясь не коснуться. Она в последний раз подняла голову, взглянула ему прямо в глаза и, прочитав в них свой приговор, вздохнула.

— Я не прошу у тебя прощения. Но, Ирвин, все мы слабы, все мы грешны, все мы смертны. Так говорил мой первый муж, самый умный. Он меня простил и потому до сих пор жив, здоров и счастлив. Может быть, и ты, когда станешь старше, научишься понимать и прощать человеческие грехи. Я по крайней мере никого не сужу, всех прощаю. Меня терзали и мучили не меньше. Отвечаю тем же, вот и все. Я виновата не больше других. Прощайте.

— Прощай, — тихо ответил Ирвин.

— Счастливого пути, — саркастически добавила Лайза, не вставая со стула.

Ирвин закрыл дверь. Вернулся, сел на место. Взглянул на Лайзу, все еще приходившую в себя после всех этих жутких новостей.

— Ты считаешь, я должен был сдать ее в полицию?

Лайза мгновенно превратилась в суровую, замкнутую ассистентку.

— Нет, не считаю. Мои с ней счеты сведены. У меня претензий нет. Но я не прощу ей никогда, что она согласилась на такую подлость по отношению к тебе! Ты-то перед ней ни в чем не виноват!

Ирвин изумленно вгляделся в лицо Лайзы, пытаясь проникнуть в ее тайные мысли, но черные очки на глазах хранили их крепко.

— Меньше всего я ожидал от тебя такого… — Он замялся, чтобы проглотить словцо «идиотство». — Такой странности. Быстро же ты ее простила!

Лайза опустила голову еще ниже, словно боясь, чтобы Ирвин все-таки не разглядел ее тайны.

— Да что тут ожидать… — медленно ответила она. — Все случилось потому, что должно было случиться. Я не смогла спасти от них Берта, поэтому я просто была обязана спасти тебя. Если бы это повторилось с тобой, я бы точно не… Прости, я совсем запуталась, сама не знаю что говорю. — Она тряхнула головой, быстро смущенно улыбнулась. — То есть я хотела сказать, что беда могла случиться с тобой так или иначе, раньше или позже, и, может быть, лучше, что ты сразу прошел через этот кошмар…

— Да, — кивнул Ирвин. — Я и сам удивляюсь, что угодил в переделку. Меньше всего ожидал такого в этом Нью-Йорке.

— Ну, слово «конкуренция» тебе, думаю, хорошо известно…

— Нет, знаешь, не очень. Там, в газете, у меня не было конкурентов.

— Здесь будут. Не по таланту, — торопливо добавила Лайза, не давая перебить себя. — По пробивным качествам. По умению быстрее другого схватить вкусный кусок. По умению качественно обгадить работу другого в глазах шефа. И еще по всяким другим параметрам.

— Ну, если ты все понимаешь, тогда уж объясни все до конца. Ведь мы не успели договорить…

Ирвин кивнул на ноутбук, который Лайза мимоходом швырнула на край стола, перед тем как схватить Сандру.

Лайза отчетливо и медленно проговорила:

— Как я теперь понимаю, целью нашего ведущего фотографа было после публикации шедевра уличить молодого соперника в элементарном плагиате со всеми вытекающими последствиями.

— Какими?

— Общественный позор, — терпеливо принялась перечислять Лайза. — Суд. Неподъемный штраф. После этого тебе было бы уже не подняться, Ирвин. Я не интересовалась делами Кортби, но думаю, что ты не первый, кого он так убирает со своего пути. Прием отработан и должен был сработать и в этот раз.

— Но не сработает, — прервал ее Ирвин.

Он встал, обернулся к столу. Взял в руки фотографию. Еще раз всмотрелся.

Вот он, его шедевр, его гордость, залог будущей славы. Шедевр, который никому никогда не увидеть.

И быстрым движением фотограф швырнул снимок в пасть бумагоуничтожителя.

Лайза молча наблюдала за последним аутодафе.

Вместо того чтобы отправиться мыть руки, Ирвин тяжело опустился на стул. Локтем уперся в стол, уставился на пустую стену.

— Ну вот и все, — произнес он наконец.

Лайза встала, осторожно подошла к нему, присела на край стола — почти как босс когда-то… Очень давно, в первый счастливый день пребывания в этом проклятом Нью-Йорке.

— Я чувствую себя как после лихорадки, — сказал Ирвин, не глядя на ассистентку.

Та кивнула.

— Еще бы. Потерять такую удачу…

— Да. Потерять свой единственный шанс. Вот, оказывается, как заканчиваются слишком радужные надежды. Могильным склепом шредера.

— Ах, вот о чем ты… Я имела в виду другое.

— Что? — Ирвин удивленно поднял брови.

Лайза кивнула на дверь.

— А! — усмехнулся Ирвин. — Ну, считай, что это была болезнь в легкой форме. Она уже прошла. Я выздоровел.

Лайза покачала головой. В ее голосе послышалась горечь.

— Значит, правы философы, которые считают, что для мужчины любовь всего лишь болезнь?

— А для женщин?

— А для женщин — самое главное, — внушительным тоном ответила она.

— Какая ты образованная, Лайза! Откуда ты столько знаешь?

Она лишь усмехнулась. Слезла со стола и прошла на кухню. Чем-то захлопала, застучала. Через минуту раздалось гуденье кофемолки. Еще через пару минут донесся аромат свежего кофе.

Ирвин продолжал сидеть, подперев голову руками, ощущая небывалую опустошенность. Это просто тупость, говорил он себе. Вот он я такой, какой есть. Настоящий человек выявляется не в минуту победы, а в минуту полного поражения, когда больше нечего терять, не за что цепляться. Тогда человек встает на четвереньки и начинает выть на луну. А я просто тупо сижу и не знаю, что делать. Вот эта девушка, которая хлопочет там, на кухне, — она знает, что делать. И та, которая покинула меня навсегда, тоже знает, что делать. Забудет меня через пять минут, если уже не забыла. Найдет нового мужа, с новым автомобилем. Или этот тип придумает для нее новое сверхсекретное задание… Впрочем, черт с ней. Но неужели у нас с ней было — всего несколько часов назад — то, что называется любовью? Кажется, прошло несколько лет. Как все было потрясающе красиво…