Фотографа охватило то самое настоящее вдохновение, которого, бывало, годами, десятилетиями ждут и не дожидаются даже самые опытные мастера.

— Сосредоточься, — скомандовал Ирвин.

Лайза кивнула.

— Какой образ нужен?

Ирвин прищурился, вглядываясь не столько в модель, сколько в свое видение.

— Я думаю, мы сделаем кадр, если ты сумеешь выразить две взаимоисключающие эмоции…

Лайза взглянула на него тревожно и удивленно.

Мысли Ирвина шли вслух неудержимым потоком, он сам не мог бы сказать, к кому они были обращены, но модель понимала их вполне.

— Сейчас в тебе преобладает грусть по несостоявшемуся замужеству…

— Есть немного…

— Но появилась надежда на будущее счастье. Вдруг возник новый шанс…

— Это трудновато.

— А ты представь, будто я — твой суженый, — улыбнулся Ирвин.

Лайза смущенно вскинула глаза.

— Постараюсь.

Ирвин увлеченно продолжал:

— Я должен уловить тот самый момент, когда невеста уже простилась с прошлым, но еще не обрела будущего.

— Момент истины, — тихо подсказала ассистентка.

— Точно, — кивнул Ирвин. — Ну, вперед?

И началось странное действо, слияние в едином творческом порыве фотографа и его модели.

Фотограф менял объективы.

Фотограф поправлял освещение.

Фотограф то становился на колени, то распластывался на полу, то запрыгивал на стремянку.

И ни разу из уст Ирвина не вырвалось ни одного указания модели, которая вела себя совершенно естественно, органично, без малейшей фальши, свойственной многим и многим признанным красавицам.

Слов не требовалось. Оказалось, что предыдущие дни, наполненные волнениями, рутиной, хлопотами, надеждами и разочарованиями, так сблизили фотографа-стажера и бывшую Мисс, нынешнюю ассистентку, как не сближают долгие любовные ночи. Оказалось, что за эти дни Лайза досконально изучила его желания, его вкусы, его привычки, его жесты, его мимику. Все это произошло незаметно, само собой, почти без слов.

Слова им были не нужны. И часы, отмеченные лишь щелчками затвора, прошли незаметно. Никогда еще Ирвин не работал с таким упоением. С упоением и яростью, каких сам от себя не ожидал. Сама работа приносила нескончаемое наслаждение. Или та, которая так неожиданно преобразила свою роль ассистентки. И самое себя. И самого Ирвина.

Вдруг, после очередного кадра, в каком-то безумном порыве, от избытка нахлынувших чувств, фотограф чмокнул прелестную модель в щеку — и продолжил искать тот единственно верный ракурс, который эффектно и точно передаст то чувство, что таилось в глазах преобразившейся ассистентки, в самой их глубине.

Лайза продолжала терпеливо позировать, прижав руку к щеке, точно берегла нечаянный поцелуй, слегка наклонив голову, глядя на Ирвина со странной улыбкой, которую ему еще не доводилось видеть ни у нее, ни тем более у Сандры. Выражения смущения, печали, загадки, радости, надежды, страха, волнения, казалось, сменялись каждую секунду, делая лицо девушки неотразимо притягательным. Хотелось вглядываться и вглядываться, чтобы не пропустить ни одного оттенка в этой общей ауре очарования.

Ирвин начал торопиться, боясь, что не успеет выжать все возможное из благоприятной ситуации. Он испытывал странное захватывающее чувство — что с каждым щелчком затвора он все ближе и ближе приближается к высоте, которую еще ни разу не покорял.

Ирвин упивался могуществом раскрепощенного творца и одновременно радовался за Лайзу. Он был уверен, что теперь она никогда, ни за что не вернется в свою серую скорлупу, не спрячет изумительные глаза за черной непроницаемостью очков. Похоже, Лайза возродилась, как феникс из пепла. И внешняя красота, которую так долго прятали от посторонних взглядов, вернулась в этот мир, чтобы дополнить красоту внутреннюю, чтобы выявить и представить миру во всем сиянии необычайное душевное богатство, величие беспредельной преданности, безграничной доброты.

Ирвин был так взволнован, так возбужден, так взвинчен, что дважды уронил штатив и расколол самый дорогой объектив.

Впрочем, аппаратура давно требовала обновления. Босс все простит, когда увидит шедевр. А шедевр сделан — и Ирвин в этом не сомневался еще до просмотра кадров.

Фотосессия кончилась. Лайза устало опустилась на стул. Ирвин отправился в лабораторию, но по пути взглянул на ассистентку — просто так, не через видоискатель фотоаппарата — и испытал новое потрясение.

Лайза продолжала сидеть неподвижно и отрешенно, словно готовая все начать сначала, если результат не устроит мастера. Но повторения не потребовалось.

Когда Ирвин вернулся, с улыбкой счастья держа в руках снимок, навстречу ему шла ассистентка с мобильником в руке.

— Кажется, получилось, — сказал фотограф. — Показать?

Лайза улыбнулась — неуверенно и боязливо.

Ирвин протянул ей фотографию.

— Да, — тихо произнесла Лайза. — Но я и не сомневалась…

— Что ты хорошо получишься? — весело перебил ее Ирвин.

— Что у тебя получится.

— Ну, как считаешь? Можно это показать боссу?

— Можно. Он тебя ждет. Я уже договорилась. — Перехватив изумленный взгляд Ирвина, Лайза твердо произнесла: — Да, Ирвин. Я была в тебе уверена. Я чувствовала, что получится. Поэтому уже обо всем договорилась. Босс тебя ждет.

— Спасибо… — произнес Ирвин. — Ты была так уверена?

— Да. Я все увидела в твоих глазах.

— И что же ты увидела?

Ирвин осторожно положил бесценный снимок на стол и близко подошел к ассистентке. Лайза в ответ только спокойно улыбнулась. Ирвин наклонился над ней.

Лайза, не сопротивляясь, отдалась силе крепких мужских рук. И ее губы, всегда тесно сжатые, хранившие неведомую тайну, приблизились к его еще робким и несмелым губам так близко, что больше им ничего не оставалось, как слиться в затяжном поцелуе.

Нет ни прошлого, ни будущего. Есть только эта минута, которую надо длить, длить, длить…

— Еще…

И опять — губы к губам, и в ответ не то шепот, не то вздох:

— Еще…

— Я тебя люблю…

— Еще…

— Люблю…

И снова тишина, и бесконечная минута счастья.

Тишина во всем мире. Тишина в себе самом.

Губами осторожно провел по шее. Нервно пульсирует жилка, а вздох почти переходит в стон.

— О, что ты делаешь!.. О, не надо! О, я сейчас умру!

— Не надо умирать… Лучше вот так, да?

— Да… Ну, еще… Ирвин…

— Я тут. Я с тобой. Я тебя люблю.