– Ты что, серьёзно насчёт МиГов?

– Куда уж серьёзней! Сам Жуков обещал, что сегодня вечером на твой базовый аэродром Волковыск прилетит эскадрилья МиГов и транспортник с техническим персоналом. Единственное, что он попросил, чтобы мы не распыляли силы, а использовали эти истребители исключительно для воздушного прикрытия предстоящего удара. Понял, Петрович, и заместитель главкома говорит, что все силы 9-й САД нужно бросить на поддержку операции 6-го мехкорпуса. Это тебе говорил и я, будучи комкором, теперь, став командармом, подтверждаю свои слова.

Черных, по своему обыкновению, хмыкнул и произнёс, но уже более весёлым голосом:

– Да куда, чёрт возьми, я денусь с нашей подводной лодки – Белостокского котла! Естественно, буду выполнять все задачи, которые до меня довёл штаб 6-го мехкорпуса. Тем более это теперь штаб 10-й армии. К тому же твой цербер Пителин, как Пинкертон, всё вынюхает – любой левый вылет у него на карандаш попадёт!

– Ну ладно, Петрович, не буду больше отвлекать тебя от дел 9-й САД. Единственное, что скажу – ты подумай над перебазированием самолётов ближе к театру боевых действий. Если всё удачно пойдёт, то мы к Ломже довольно быстро выйдем, а вблизи этого города, сам знаешь, имеется неплохой аэродром.

– Ещё бы мне не знать – это же мой бывший аэродром. Он расположен слишком близко к границе, поэтому немцы его захватили в первые часы вторжения. Хорошо, что ты в ночь начала войны нас предупредил, и все самолёты были подняты в воздух, а после первых схваток с фашистами начали пользоваться полевым аэродромом. Единственно, о чем я жалею по этому поводу, что не успели мы вывезти с аэродрома запчасти, оборудование, боезапас, да и горюче-смазочные материалы тоже. Ох, как бы сейчас всё это богатство нам пригодилось!

– Кто знает, Петрович, может быть, немчура не успела ещё растащить ваше имущество. Сам знаешь их орднунг – пока всё не пересчитают, не перепишут, не учтут, хрен будут пользоваться доставшимся богатством. Вот их занудство и педантизм в деле возврата имущества могут сыграть нам на руку. Ты когда будешь формировать группу, которая после занятия аэродрома туда выдвинется, не забудь в её состав включить интендантов – чтобы они проверили, что там осталось из вашего имущества.

– Будет сделано…

На этих словах помехи радиоэфира стали совсем нетерпимы, а вскоре связь вовсе прервалась. Я автоматически посмотрел на часы, сеанс связи продолжался почти пять минут. Так что по-любому его пора было заканчивать. Глянув на начальника радиоузла, который что-то яростно шептал радисту, я произнёс:

– Лейтенант, заканчивайте насиловать радиостанцию. Возобновление сеанса связи с авиадивизией уже не требуется – всё, что было нужно, уже сказано, и спасибо за хорошую работу.

Глянув на своего начальника штаба, я поднялся со стула и сказал:

– Ну что, полковник, пошли к тебе продолжать перетирать все этапы плана нашего наступления на Варшаву. Кое-какие цели, поставленные перед подразделениями, по моему мнению, нужно уточнить – привязать к исполнению каждого этапа плана конкретного командира и предусмотреть резервные варианты, если вдруг так выйдет, что какая-то задача невыполнима.

Пителин с готовностью поднялся со своей скамейки, глянул на меня и спросил:

– Юрий Филиппович, ты как, не голодный? Сидеть над картами придётся долго, может быть, сначала в пищеблок заглянем, а уж потом с головой окунёшься в штабную рутину. Сам знаешь, над картами не почаёвничаешь, бутербродами можно важные бумаги перепачкать или чай ненароком разольёшь на место будущей великой битвы.

– Хм, перекусить! Что же, это дело! Пойдём, посмотрим, чем штабной народ потчуют!

Мы выбрались из бронепоезда и мимо довольно часто расставленных часовых направились к штабному эшелону. В центре которого располагался самый настоящий вагон-ресторан. Наверное, ответственный за формирование штабного эшелона был истинным гастрономом, так как подошёл к делу с чувством не просто перекусить, а сделать процесс потребления калорий максимально приятным. Ставший неотъемлемой частью штабного поезда красавец вагон-ресторан наверняка раньше входил в какой-нибудь международный экспресс.

Кто ответственный за формирование штабного эшелона, стало ясно, когда я увидел обслуживающий персонал вагона-ресторана. Бой-баба, которая, увидев нас, тут же выгнала двух капитанов, перекусывающих за ближайшим столом, и потом с любезной улыбкой начала нас усаживать на их место. Именно эта женщина была распорядителем и в пищеблоке на блокпосту заградотряда Бедина, её, так же как и повариху, сейчас с любопытством выглядывающую из открытой двери подсобного помещения, я видел и в лагере Гушосдора. Нынешний начальник тыла корпуса, а теперь, пожалуй, и армии, таскал устраивающих его людей за собой. Ну что же, против этого я ничего не имел, тем более помню, как вкусно кормили в хозяйствах Бедина.

В этот раз обед был тоже вкуснотищи необыкновенной. В нём был только один минус – трудно было, потребляя такие вкусности, сосредоточиться на беседе с Пителиным. Поэтому делового разговора как такового не получилось, но зато, когда пришли в купе Бориса Михайловича, отдались работе на все сто процентов. Только у своего начальника штаба я смог детально изучить весь план завтрашнего наступления. Многие детали этого плана были для меня новостью. А иногда, как мне казалось, нарушали выстроенную в моём мозгу концепцию нашего удара, идею, которую я всё пытался внушить Пителину. Иногда срываясь на крик, а иногда даже на матюги. А уж про себя я иначе чем старым пнём Бориса Михайловича и не называл. Не въехал ещё старый штабист в реалии маневренной войны. Всё держался за какие-то мифические тылы, фланги, локтевое взаимодействие. Хотел нашими мизерными силами, посредством организации опорных пунктов, удержать коммуникации от Белостока до Варшавы. Как тут не ругаться матом, если вспомнить прошлые бои с немецкими частями 1-й линии. Как буквально за сорок минут они смели наш опорный узел обороны на шоссе в районе Пружаны, а между прочим, 7-я ПТАБр интенсивно готовилась к отражению танковых атак и обустраивала эти позиции в течение месяца. Естественно, я напомнил полковнику об опыте боёв организованных нами узлов обороны. С немцами нельзя воевать статично, надеясь на стойкость и героизм наших солдат. Бойцы, конечно, будут стоять до конца, но против выучки и опыта, как показывает практика, героизм проигрывает. Даже самый удачный пример нашей статичной обороны, когда мы организовали мощный оборонительный рубеж на пути 7-й танковой дивизии немцев, едва не закончился разгромом. Только чудо и действия 9-й САД в конечном итоге привели к победе.

По некоторым этапам плана наступления мои слова возымели действие, и Пителиным было обещано, что оперативный отдел срочно проработает эти сценарии действия. И сегодня же согласует все изменения с исполнителями. Но вот по одному этапу мы столкнулись не на шутку. Начальник штаба стоял как скала в вопросе организации мощного опорного пункта в городке Острув-Мазовецка. Убеждал меня в необходимости контролировать узловую станцию и достаточно длинные участки железной дороги, расходящиеся от неё. Бодались мы по этому поводу довольно долго, минут тридцать, не меньше. И в конце концов Борис Михайлович меня убедил. Он, наверное, подумал, что задавил моё упрямство железными доводами военного профессионала, но это было не так. Военные догмы, которые вбили в академии, весьма сильно эволюционировали в ходе непосредственных боёв с немцами. Как ни печально это звучит, но немецкие офицеры лучше меня разбирались в военных премудростях, а играть на поле, где оппонент лучше, чем ты, разбирается в тонкостях игры, это наверняка проиграть ему. Какой же выход? Да очень простой – нужно играть по своим правилам! А в этом я был, пожалуй, специалист – именно действовать спонтанно, неожиданно, где-то даже и подло, но самое главное стремительно, меня обучали ещё в той реальности, в эскадроне. Идея тогдашних действий боевых групп русского сопротивления была до безобразия проста – ударил из-за угла и в кусты, чтобы тебя не нашла служба безопасности Третьего рейха. Следуя этой логике, я и не хотел вести позиционной войны – понимал, что наш солдат салага по сравнению с опытным, воюющим уже несколько лет немецким. Командиры качественно хуже офицеров вермахта. Да и вооружение проигрывало германскому. Что делать в таких условиях? Оставалось только воевать нестандартно и стремительно.