свет и первичную дезориентацию в пространстве, в глаза бросается кровь на полу. Хотелось утешить себя, что это нормально для подобного помещения, но было понятно, что дело здесь вовсе не в этом…

Отдельно от компании стоял мужчина в одежде работника цеха. Его халат и перчатки лаково поблескивали свежей кровью. Он что-то перебирал на алюминиевом передвижном столе с прорезиненными колесиками. И это что-то холодно и опасно отливало металлом.

На звук их шагов, гулко отдающимся даже сквозь шум, обернулись двое. Один из них — отчим Данила. Сказать, что Саше было страшно — это не сказать ничего…

— Ты думаешь, это правда хорошая идея, притащить сюда девочку? — спросил второй мужчина, на вид достаточно пожилой, но крепкого телосложения.

Кому именно был адресован вопрос было не совсем понятно, но это и не столь важно. Потому что в тот момент перед Сашей открылась полная картина… Если бы не эти кислотного цвета кроссовки, она бы ни за что не узнала, что за человек на стуле. Да и вообще, что это человек. Скорее это была освежеванная тушка… Лоскуты ткани перемешаны с лоскутами плоти, местами проступают белеющие кости, и какие-то внутренние органы, все это полито кровью. Одно сплошное кровавое месиво. От одного взгляда на это Саша похолодела изнутри, ее тело оцепенело. А сердце провалилось сквозь бетонный пол цеха. Картину дополняло второе человеческое тело… на конвейере для пилки…нацепленное грудиной на огромный металлический крюк…По рыжей бороде струйкой с хорошим напором бежала алая кровь… Сколько крови… Везде… Она хлюпала под подошвами ботинок при каждом шаге… Ее запах проникал в ноздри и заставлял гортань сжаться. Что пугало еще больше… оба этих тела были еще живы. И издавали звуки, от которых кровь стыла в жилах.

— Смотри… Ты узнаешь их? — на лице Данила было ожесточение и гуляла ухмылка ярости. — Так вот. Это они утащили тебя и тех девчонок. Они разделали их на части. И сделали бы это и с тобой. Они делали это не один раз… И им это нравилось. Но вот не нравится быть на месте тех людей. И ты можешь больше не бояться, что они придут за тобой… Именно они уже не за кем не придут… И ты можешь отпустить свою совесть, что ничего не сделала, когда встретила их в том кафе…

Он не отпускал ее локоть, все крепче впиваясь пальцами… И хоть она пыталась вырваться, и ее мутило и рвотные позывы сотрясали тело… Он подтащил ее к кабинке пульта управления. Взял ее руку и положил на рычаг.

— Сделай это.

Она зарыдала. Но он держал крепко. И положив свою руку сверху… надавил… и привел в движение конвейер.

…крики, брызги крови и каких-то ошметков плоти. Ее вырвало на ботинки Данила.

Глава 26

— У них на заднем сиденье было двое детей. К счастью, живые. Они уже с родителями.

Его слова, сам его голос, как та самая пила в цехе врезались во все ее существо… Ее трясло. Она, итак, не могла спать по ночам, а теперь у нее добавилось еще кошмаров. Она ненавидела его за то, что он заставил ее увидеть и к чему приложить руку.

Сейчас он уже не гнал так. Она не хотела смотреть в его сторону, и отвернувшись, сжавшись на пассажирском сиденье уткнулась лбом в стекло. Слезы текли не прекращая. Это было жестоко. Пусть эти люди чудовища… Но те, с кем она живет под одной крышей — разве лучше? Она боялась их. Того, что они делают и могут сделать с ней… Того что они уже с ней сделали.

У нее были расцарапаны пальцы… Она так старалась оттереть кровь с ботинок, что собрала снег, перемешанный с песком, и терла все, что было испачкано. Сейчас на ней была ее собственная кровь… Но она не замечала ее… И не дала Данилу вытереть ей руки, когда он заметил ее раны.

Как же медленно, казалось, он едет. Хотелось выпрыгнуть из машины и убежать. Хоть в лес. Но бежать некуда и бессмысленно. Даже на смерть от диких зверей не стоит рассчитывать. Ее теперь точно не отпустят. Она слишком много знает и видела… хотя эта толика того, что происходит.

Тела этих уродов скормят свиньям… Свиньи умеют удивительным образом сжирать все. В том числе кости… Хочешь избавиться от тела — скорми свинье. Не останется и следа… И этих свиней потом так же разделают в цехе и пустят на прилавки в виде мяса и мясных продуктов… От этих мыслей новый прилив тошноты вырвался из горла. Саша на ходу стала открывать дверь и Данил быстро затормозил съезжая на обочину. Ее выворачивало несколько минут. С такой силой, будто сейчас она реально вывернется наружу. От рвотных спазмов уже болело все тело и начинались судороги. Но все же они оставили ее… Как и силы. И эмоции. Даже дрожь отступила.

Данил не совсем правильно понял ее успокоившееся поведение, потому что никак не ожидал, что как только они въедут во двор, она отстегнется и еще на ходу выпрыгнет из машины. Несколько раз упав, она забегает в дом и на ходу сбрасывая одежду. В кабинете стояла бутылка виски. Отлично. Схватив бутылку, она идет наверх в комнату и запирает дверь, подперев для надежности изнутри ее небольшим комодом. Грейс встретила ее у дверей дома и не отставала не на шаг. Поэтому, когда баррикада была установлена, Саша уткнулась в ее теплую шерсть и перебирала завитушки на загривке, когда пила обжигающий горло алкоголь. Те редкие слезы, что срывались с ресниц тут же вытирал мягкий язык. Данил стучал в комнату, даже пытался вынести дверь… Слышались чьи-то голоса… Но все, чего боялась Саша, это что они обидят этого мохнатого ангела. И накачивалась вискарем прямо из горла. До тех пор, пока ее не вырубило в обнимку с собакой на полу, в углу комнаты…

Сколько она спала — сложный вопрос…у нее не было ни часов, ни телефона. Но тусклый свет струился из окна.