– Нет.

Полин удивленно прищурилась:

– Решительный ответ. Впрочем, как бы то ни было, я буду рядом. И не хочу быть навязчивой.

– Получается наоборот.

– Ладно. Немножко. Во мне сидит потребность опекать ближнего.

Мишель подумала, что, если кто-то начнет ее опекать, это будет лучшей и худшей вещью, которая может с ней случиться. Ей хотелось спихнуть на кого-то все свои проблемы, но в то же время она не могла заставить себя настолько доверять другому человеку.

Несмотря на это, она подумала, что Полин ей нравится.

– Если передумаю, дам вам знать.

– Хорошо.

Они снова посмотрели на Габби. Девочка кружилась, пока не упала, и теперь лежала на траве, раскинув руки, и ее звонкий смех вплывал в открытое окно.

– Я завидую ее самоощущению и свободе, – призналась Полин. – Мне так хочется снова стать раскованной.

– Мне тоже, – согласилась Мишель.

Дорога к нормальной жизни казалась ей извилистой и неровной. Но теперь, впервые за много лет, у нее появилась вера, что она все-таки сумеет вернуться. Может, не в то место, где жила Габби, но куда-нибудь по соседству, если получится.

Мишель понимала, что должна извиниться. Наорать на Карли было приятно, но несправедливо. Только вот сама мысль о том, что надо подобрать слова, а потом их произнести, ей не нравилась.

Ровно в десять Карли вошла в открытую дверь. В руке она держала папку.

– Садись, – сказала Мишель вместо приветствия.

Карли села напротив нее.

Мишель пыталась сообразить, как произнести те проклятые слова. Она никогда не любила извиняться, а в нынешней ситуации это было еще труднее.

– Погода вроде улучшается, – начала она.

Карли подняла брови, явно удивленная этими словами.

– Да, хорошо для ромашек и гербер.

Мишель откинулась на спинку кресла и закатила глаза.

– Надеюсь, что ромашки были идеей моей матери. Они всюду. Ладно, в саду они на месте, я не против. Но в помещении? Занавески, подушечки и эти чертовы картинки на стенах. Хуже не придумаешь. Я вздрагиваю каждый раз, когда их вижу.

Карли застыла и вскинула подбородок, а на ее щеках появилась краска.

– Я люблю ромашки и сама выбрала этот мотив для отеля. И сама нарисовала их на стенах. Сама. Своими руками. Работала несколько недель.

Черт побери. Блин, блин, блин.

Мишель с трудом сдержала стон досады.

– Прости, – выпалила она. – Я пыталась извиниться и… – Она помолчала. – Ты правда их любишь?

– Конечно. Они такие веселые.

– А их не многовато?

– Это твое извинение?

– Что? О, верно. Прости. Ромашки классные.

– Это было искренне. – Карли чуточку успокоилась.

– Я серьезно. Обожаю ромашки. Не будем ничего менять.

– Я рада, что ты согласна. – Карли неуверенно улыбнулась.

Они глядели друг на друга. Мишель думала, что это начало перемирия. Ведь перед ней сидела Карли, которая всегда знала ее лучше всех.

– Работа, – сказала она. – Нам надо поговорить о работе.

– Я готова.

Мишель кивнула.

– Утром я беседовала с Дамарис и сообщила, что мы отменим обеды. Сегодня я поговорю с вечерней ресторанной сменой и объявлю, что пятница – их последний день.

Карли раскрыла папку и вытащила лист бумаги. Когда она передавала его Мишель, шармики на браслете сверкнули. На том самом браслете Бренды.

Мишель не могла понять, как это получается: она осуждает мать, но в то же время ей досадно, что браслет с шармами носит Карли. Но она приказала себе игнорировать тяжесть в груди и взяла предложенный листок.

– Что это? – спросила она.

– Я поговорила с несколькими ресторанными менеджерами из города и записала, какие у них есть вакансии. Я объяснила, почему мы увольняем сотрудников, и дала рекомендации. Это наверняка поможет уволенным, да и отелю тоже. Не придется платить страховку по безработице.

– Спасибо, – пробормотала Мишель, сообразив, что сама должна была подумать об этом. Ей действительно нужно заново учиться работать. Неудивительно после такого долгого перерыва.

Она прочитала аккуратно написанные имена.

– Дамарис сказала, что нам надо спросить Кэмми, хочет ли она остаться.

– Я тоже об этом подумала. Все говорят, что с ней классно работать. Ты поговоришь с ней сегодня вечером?

– Обязательно.

Карли протянула ей список арендованного оборудования, которое можно было вернуть назад. В другом списке было оборудование, аренду которого они продлят.

– Вот мои предложения по экономии, – сказала она, отдавая Мишель еще три листка. – На первой странице – список, кого мы можем уволить и почему, а на двух остальных – предложения по снижению расходов. Я много думала над этим. Некоторые чуточку странные, понимаю, но я записала все – может, это натолкнет тебя на какую-нибудь более конструктивную идею.

Мишель смотрела на аккуратный почерк и чувствовала, как внутри закипает досада.

– Как ты можешь работать здесь и не уметь пользоваться компьютером? – раздраженно спросила она, прежде чем успела себя остановить. – Ты говоришь, что умеешь, а сама никак это не подтверждаешь. Освой «Эксель». Это не так трудно.

Карли напряглась. Она опустила руки, и ее маленькие пальцы впились ногтями в ладонь.

– Я знаю «Эксель», – спокойно ответила она, вскинув голову.

– Тогда почему ты пишешь от руки? – Мишель помахала страничками. – Почему ты не можешь сделать это на компьютере?

– У меня нет компьютера.

– Как нет? В твоем кабинете стоит комп, – возразила Мишель. Ругаться хотелось все меньше.

– Нет. У того, что на столе администратора, не хватает софта. У нас возникли проблемы с некоторыми работавшими летом помощниками: они впустую тратили время, и Бренда убрала почти все программы. Обычно я пользовалась компьютером Бренды, но несколько месяцев назад она защитила его паролем и не поделилась им со мной.

Мишель терпеть не могла неловкие ситуации, а тут она оказалась в дурацком положении перед Карли, и это ее злило.

– Мы дадим тебе комп, – буркнула она. – Недорогой, с необходимым софтом. Иначе ты мне не помощница.

– Спасибо.

– Не надо благодарить. Я делаю это исключительно по эгоистическим причинам.

– Кто бы сомневался.

Мишель уставилась на собеседницу. Выражение лица Карли совершенно не изменилось. Оно оставалось бесстрастным и, пожалуй, слегка настороженным, но голубые глаза искрились весельем.