К счастью, Верховный глава ничего не понимал в детях — насколько ему было известно, Маркус был единственным ребенком, побывавшим в Арте за всю его историю, — и поэтому просто решил, что Зилла излишне заботливая мать. Еще бы, сердито подумал он. Ее аура прямо лучится любовью. И тут он обнаружил — и чуть не вздрогнул, — что, когда ракету бешено бросало туда-сюда, Богиня главным образом защищала именно Зиллу. Он поглядел на Зиллу с этой точки зрения — удивленно и при этом осторожно. Глава был вынужден признать, что она довольно-таки миловидна, но эта красота не искусственная, косметическая, к какой он привык у Владычиц Литы, а прямая, бесхитростная, находившая — как опять же был вынужден признать Глава — отклик в его суровой душе и, несомненно, угодная и Богине. Однако Зилла была еще и утомительно-смиренная и, возможно, глубоко несчастная. Глава кратко предложил ей сесть.

— Расскажите, по какой причине вы отправились в путь в ракете.

— Она… она летела на Игры горцев, — пролепетала Зилла. Это она хотя бы знала.

— Однако вы сами не собирались принимать в них участие, — подсказал Глава.

— Верно. — Зилла обнаружила, что согласилась, не успев толком подумать. Ужас.

Она сидела, зажав руки между коленями, и ломала себе голову — что же сказать, как объяснить, что она там делала? Тут ее посетило вдохновение — слава богу!

— Понимаете, это был чартерный рейс, и нам с Маркусом достались билеты на свободные места в последний момент, потому что мне… ну… в общем, мне надо было улететь.

Верховный глава видел, как ее окутывает ореол силы, — вот и ответ на его подозрения; неудивительно, что Богиня так выделяет эту женщину. Она важная персона. Он стал подозревать, что неведомая задача, которую выполняли пассажирки заблудившейся ракеты, так или иначе связана с Зиллой и ее ребенком. Может быть, они ее телохранительницы? Да, все сходится. Роз лгала, чтобы выгородить ее. Отлично, тогда это не его дело — раз не угрожает Арту. Но надо убедиться.

— Улететь? — переспросил он, задействовав проверенный временем прием — вернуть реплику собеседнику.

— Ну да, — на ходу сочиняла Зилла. — Я получила право на опеку над Маркусом по суду, однако его отец хочет его забрать. Он грозился похитить Маркуса, вот мне и пришлось поскорее бежать туда, где он нас не найдет.

— И куда же? — естественно, спросил Верховный глава.

Зилла в ужасе пыталась вспомнить, называла ли Роз какое-то место.

— В Лионесс, — в отчаянии выпалила она. — Там рядом проводят Игры горцев. — И, решив добавить местного колорита, продолжила: — Там рядом Логрес, совсем неподалеку от Камелота[5]. Отцу Маркуса и в голову не придет, что я там. В Камелоте сейчас беспорядки.

— А отец Маркуса — он кто? — последовал вопрос.

«Караул», — испугалась Зилла.

— Он человек очень известный… И я не имею права разглашать его имя.

«В сущности, — решила она, — это недалеко от истины».

«Так-так, похоже на правду», — подумал Верховный глава.

— Где…

Посреди кабинета снова материализовался брат Майло, по-прежнему держа за руку Маркуса. Спасители мои, подумала Зилла. Как они вовремя!

По щекам Маркуса текли горькие слезы.

— Маркус, что случилось?

Верховный глава выпятил подбородок и, чтобы выразить недовольство, обвел всех троих ядовитым взглядом.

— Почему вы вернулись, брат Майло?

Брат Майло был взвинчен.

— Право, сир, я прошу прощения. Малыш очень огорчен и расстроен. К сожалению, никто из нас не в силах понять, о чем он просит. Он все твердит, что хочет тьфу-ты-в-рот.

Зилла прикусила щеку изнутри, чтобы не расхохотаться.

— Тьфу-ты-в-рот? — переспросил Верховный глава на грани взрыва.

— Тьфу-ты-в-рот, сир, — подтвердил брат Майло.

Оба посмотрели на Маркуса. Маркус изнемог от их тупости.

— Свое-мненье-тьфу-ты-в-рот, — выговорил он натужно, дрожа всем телом от стараний донести свою мысль. — Тьфу-ты-в-рот-свое-мненье!

Возмущенное лицо Верховного главы обратилось сначала к брату Майло, потом к Зилле. Зилла разжала зубы и высвободила щеку.

— Он просит бутерброд с вареньем, — проговорила она и зауважала себя за то, что ее голос звучал так ровно.

Два артских мага вытаращились на нее так же, как только что таращились на Маркуса.

— Госпожа, не могли бы вы объяснить, что такое «бутерброд»? — беспомощно спросил брат Майло.

— Берете два ломтика хлеба, — сказала Зилла. — У вас ведь есть хлеб, правда? — (Оба закивали.) — Потом мажете оба маслом, а на один кладете толстый слой варенья… вы знаете, что такое варенье? — (Они глядели на нее в полной растерянности.) — Повидло? Джем? — спросила Зилла — она начинала понимать, почему Маркус в кухне пришел в такое раздражение. При слове «джем» лица у них просветлели. Они закивали. — Накрываете вторым ломтиком и даете ему, пусть ест, — терпеливо закончила Зилла.

— А-а! — сказал брат Майло и посмотрел на Верховного главу, который почти одновременно сказал:

— О-о! Она имеет в виду канапики — так у нас в Лите говорили. А у вас в Треньене они как называются — тоже так?

— Нет, сир. У нас говорят «наслойники», — сказал брат Майло. И поглядел сверху вниз на Маркуса, повеселев от облегчения. — Идем, моя крошка. Будет тебе красный наслойник и желтый наслойник, посмотрим, какой тебе больше понравится.

— Гвязный тьфу-ты-в-рот луче! — уверенно заявил Маркус, и его снова увели в пустоту.

Верховный глава взял паузу, чтобы прийти в себя после всего этого. Зилла ждала, глядя вверх, в окно в массивном переплете. Не такой уж он и страшный, думала она. Просто ничего не смыслит в маленьких детях. Такое ощущение, что тут все хотят хорошего… Не понимаю. Аманда была уверена, что здесь все только и мечтают, чтобы уничтожить Землю. Я бы ожидала поймать здесь хотя бы отголосок откровенного зла, а тут нет ничего даже зловещего. Если не считать одеяния, так этот Верховный глава — вылитый директор крупной компании или, скажем, кардинал, из тех, кто не до конца отрешился от мирских дел. Наверняка он считает себя хорошим человеком.

В окно, кроме угла синей башни, было видно только ясное бледно-голубое небо. Само собой, ни единой птицы. Насекомые? Как же тут опыляют сады, которые я видела? Если вдуматься, что у них вместо солнца? Надо выяснить. И как смешно, что они не знают, что такое бутерброд. Тут она вспомнила, что бутерброд — немецкое слово, а никаких немцев тут, может быть, и нет.