по всему городу объявления, рекомендуя беженцам пока снимать жилье у друзей. Но на территорию площадью в две с половиной квадратной мили хлынуло столько народа, что их оказалось на 50 тысяч больше, чем ожидал Рабе даже при самом худшем сценарии. Беженцы не только набились в здания, но заполонили лужайки, канавы и бомбоубежища. Целые семьи спали на улицах, в то время как рядом с американским посольством, словно грибы, выросли сотни крытых циновками хижин. Ко времени падения города Зона безопасности, границы которой были отмечены белыми флагами и простынями с символом в виде красного креста внутри красного круга, превратилась в гудящий человеческий улей из 250 тысяч беженцев.

Очередным кошмаром вскоре стали санитарные условия. Грязь в лагерях – особенно в туалетах – приводила Рабе в ярость, и потребовалась его гневная тирада, чтобы в центре для беженцев на территории «Сименса» постояльцы навели бы хоть какой-то порядок. Когда Рабе позже осматривал лагерь «Сименса», он и обнаружил, что не только туалеты выглядят намного лучше, но и отремонтированы все стены. «Никто не говорил, откуда взялись эти новые кирпичи, – писал Рабе. – Позднее я выяснил, что многие из более новых строений стали существенно ниже, чем раньше».

Но самой большой головной болью для руководителей зоны была нехватка еды. В начале декабря мэр Нанкина дал Международному комитету 30 тысяч танов (или 2000 тонн) риса и 10 тысяч мешков муки для прокорма населения[243]. Но еда хранилась за пределами города, и у комитета не было грузовиков, чтобы доставить ее в зону. Китайские военные уже реквизировали большую часть транспорта, чтобы вывезти из столицы 20 тысяч человек и 5000 ящиков с сокровищами Пекинского дворца; все остальное угнали отчаявшиеся гражданские и отдельные солдаты. Не имея иной альтернативы, Рабе и оставшиеся иностранцы лихорадочно ездили через Нанкин на собственных автомобилях, чтобы привезти в зону как можно больше риса. Они продолжали доставку, несмотря на японские бомбардировки; один водитель лишился глаза от осколка[244]. В конечном итоге руководителям зоны удалось доставить лишь небольшую часть всей наличествовавшей провизии – 10 тысяч танов риса и 1000 мешков муки, – но и она спасла от голодной смерти многих беженцев[245].

* * *

9 декабря, оценив всю тяжесть положения, комитет попытался договориться о трехдневном прекращении огня (см. главу 3), во время которого японцы могли остаться на своих позициях, а китайцы – мирно выйти из окруженного города. Однако Чан Кайши не согласился на прекращение огня, что стало поводом для яростной бомбардировки японцами Нанкина на следующий день. 12 декабря комитет снова обратился к китайским военным, на этот раз чтобы договориться о сдаче, но план снова провалился.

С этого момента Рабе ничего не оставалось, кроме как ждать неизбежного. Он записывал события по мере того, как они разворачивались, час за часом. В шесть тридцать вечера 12 декабря он писал: «На Пурпурной горе непрерывно стреляют пушки – вокруг нее видны вспышки и слышен грохот. Внезапно всю гору охватило пламя – горят также некоторые дома и склады боеприпасов». В это мгновение Рабе вспомнил древнюю китайскую пословицу, предвещавшую гибель города: «Когда воспылает Пурпурная гора… Нанкин погибнет».

В восемь вечера Рабе смотрел, как небо к югу от города окрашивают красные языки пламени. Затем он услышал отчаянный стук в ворота его дома. Китайские женщины и дети умоляли их впустить; мужчины карабкались на стену сада за его немецкой школой, люди набивались в окопы в его саду, даже ныряя под гигантский немецкий флаг, который использовался для предупреждения пилотов, чтобы те не бомбили его владения. Крики и стук становились все громче, и Рабе не смог больше их слышать. Распахнув ворота, он впустил толпу, но шум лишь усиливался. Не выдержав, Рабе надел каску и выбежал в сад, крича, чтобы все заткнулись.

В одиннадцать тридцать к Рабе явился неожиданный посетитель. Это был Христиан Крёгер, его коллега по нацистской партии лет 30 с небольшим, который работал в немецкой строительной фирме «Карловиц и компания». Высокий светловолосый инженер приехал в Китай руководить строительством большого сталелитейного завода, но, как и Рабе, оказался посреди творившегося в Нанкине безумия. Международный комитет назначил Крёгера своим казначеем.

Крёгер пришел сообщить Рабе, что проезжая часть улицы Чжуншань завалена оружием и припасами, которые побросали во время отступления китайские военные. Кто-то даже бросил автобус, оставив записку, что он продается за 20 долларов.

Наконец, шум вокруг дома начал утихать. Усталый Рабе, у которого за два дня не было времени даже переодеться, лег в постель, пытаясь расслабиться, пока вокруг него продолжало рушиться то общество, которое он знал и любил. Он знал, что горит здание министерства связи и что город в любую минуту может пасть окончательно. Рабе убеждал себя, что с этого момента все будет только лучше, а не хуже. «Вам не нужно бояться японцев, – говорили ему китайские коллеги. – Как только они овладеют городом, наступит мир и порядок – быстро восстановят железнодорожную связь с Шанхаем, и снова начнут нормально работать магазины». Прежде чем заснуть, Рабе подумал: «Слава богу, что худшее позади!»

* * *

На следующее утро Рабе проснулся от звуков очередного воздушного налета. «Похоже, еще не всю китайскую армию изгнали из города», – подумал он. Было лишь пять часов утра, так что он снова лег. Как и многие другие в городе, Рабе настолько привык к налетам авиации, что на разрывы бомб уже не обращал внимания.

Тем же утром Рабе обследовал город на предмет нанесенного ущерба. На улицах лежали многочисленные трупы китайцев, многие из которых были гражданскими, застреленными в спину. Он увидел группу японских солдат, прорывавшихся в немецкую кофейню. Когда Рабе обругал их за попытку кражи, показав на немецкие флаги над зданием, говоривший по-английски японский солдат лишь огрызнулся: «Мы голодны! Хотите пожаловаться – идите в японское посольство, они за это заплатят!» Японские солдаты также заявили Рабе, что их колонна со снабжением не прибыла и, даже если она и появится, рассчитывать на какое-то пропитание они все равно не могут. Позже Рабе узнал, что солдаты разграбили кофейню, а потом подожгли.

Дальше стало только хуже. Вдали Рабе увидел японских солдат, маршировавших на север с южной окраины Нанкина, занимая остальную часть города. Чтобы не попасться им, он немедленно поехал на север и добрался до главной улицы Чжуншань, остановившись возле больницы Красного Креста в министерстве иностранных дел. Китайский персонал бежал, и повсюду валялись трупы – в помещениях, коридорах, у выходов из больницы.

В тот день Рабе встретил