«Интересно, существует ли кошачий бог? У людей же есть боги, может, и у баюнов есть? Как-то я никогда об этом не задумывался, но вот пришли два опасных богатыря – и в тот же день оба уходят. Совпадение? Не думаю. Наверняка настоящий бог любит вовсе не людей, а баюнов. А эти глупые создания…»

– Да, кстати, – вдруг что-то вспомнил Илья Муромец, – есть же еще одно дело, которое надо сделать.

Баюн на секунду замер, чтобы послушать, что еще хочет сказать Муромец, но тот ничего не стал говорить. Удар был быстр, как взмах стрекозиных крыльев. Сверкнул металл всеми цветами радуги, и баюн ощутил, как резкая боль пронзила его шею. Он хотел взвизгнуть и уклониться, но последнее, что смог почувствовать, это как его голова падает на пол отдельно от тела. Перед тем как провалиться в небытие, баюн еще успел услышать крик девочки, шум и ругань, но очень скоро он провалился в черное ничто, и звуки затихли.

В этот раз Рерик разозлился не на шутку. Иванушка даже не пытался успокоить буйного варяга, давая тому возможность остыть. Трувор тоже стоял чуть в стороне, не желая попадать под горячую руку, хотя в этот раз он всецело разделял негодование конунга. Дело опять касалось новгородцев. С того момента как отряд Садко прорвался в осажденную крепость, проблемы только нарастали, а уж у Иванушки и подавно. Пока он был единственным, кто мог переводить слова варягов, дела шли не так уж и плохо. Дар покойного жреца понимать любой язык и говорить с человеком на его родном наречии был переводчиком использован просто блестяще. Все шло настолько хорошо, что благодаря его толкованиям грозные варяги и местные весьма неплохо сошлись. Вот только появление новгородских дружинников изменило очень многое. Беда в том, что новгородские купцы достаточно сносно могли объясняться на варяжском. Это и понятно: ежели держишь в своих руках торговый путь из варяг в греки, уж будь любезен хотя бы немного знать языки торговых партнеров. Иначе никак, в торговле по-другому не выжить; обманут, обсчитают и без гроша оставят. Конечно, далеко не каждый гребец или матрос на новгородских ладьях мог легко изъясняться, но купцы и помощники могли, а таких в новгородском полку было немало. И надо заметить, что в отличие от смоленского люда новгородцы викингов откровенно не любили, потому как хорошо знали.

И все равно Иванушка пытался всеми силами примирять стороны, которые еще не дошли до откровенной вражды, но трения между ними все нарастали. Вот только в этот раз новгородские ратники явно перегнули палку, и ответить им все же придется. Шутка ли, забили до смерти двоих варягов, отдыхавших в корчме, да еще и выкрикивали при этом оскорбления. Нет, пьяные драки не были такой уж редкостью, за намятые бока обычно спрашивали мало, а вот если покалечишь соперника, тогда уже спрос с забияки будет серьезный. Но чтобы до смертоубийства доводить, это уже слишком. Беда в том, что новгородцев было вдвое больше, чем варягов, а с кем будут местные в случае конфликта – совсем неочевидно. И что делать, коли новгородцы своих не выдадут на суд? И это посреди вражеской осады! О чем только эти дурни думали?

На беду, один из погибших был племянником Синеуса, варяжского вождя, и того сейчас сдерживали пятеро воинов, чтобы он не вылетел на улицу и не порубал в капусту первых же попавшихся новгородцев. Вот такая вот ситуация, и Рерик, который на самом деле очень не хотел конфликта с новгородцами, просто вынужден был что-то сделать, и от этого злился еще больше.

– Нет, ну скажи, что я не прав! Может, нужно это им спустить с рук? Или, может, вовсе грамоту выписать с разрешением убивать наших? А у нас это быстро, вон Иван быстро грамоту соорудит.

Рерик ярился еще больше, и Иванушка понимал, что конунг просто борется со своей неуверенностью.

– Ты прав, – кивнул Трувор, – целиком и полностью. Нельзя это дело оставлять безнаказанным.

– Может, ты защитишь своих сородичей? – теперь конунг обращался непосредственно к своему переводчику.

– Нет, даже если купцов оскорбили, все равно доводить до смертоубийства драку никак нельзя. Виновных нужно наказать.

– Если позволят, – хмыкнул Трувор, озвучив то, чего все боялись.

Ни Трувор, ни Рерик не были трусами, но новгородцы легкой добычей не казались обоим. Две недели назад Трувор получил хороших тумаков от одного из корабелов Садко и с тех пор поумерил свой гонор. А дрались честно, один на один. И грозный викинг отхватил так, что потом неделю хромал и жевал через силу: два зуба потерял.

– Вот скажи мне, – вновь спросил вожак переводчика, – если у нас с новгородцами миром все решить не получится, за кого будут местные?

Хороший вопрос; еще бы знать на него ответ… Еще недавно Иванушка с ходу бы ответил, что за варягов, но ситуация с появлением новгородских ратников поменялась. Все же новгородцы и смоленцы говорили на одном языке, вместе ходили в баню, вместе выпивали.

– За тебя, конечно. – Иванушка не был уверен, что это правда, но хотел подбодрить конунга, тем более сам он считал неправыми в этом конфликте убийц.

– Хотелось бы в это верить… – буркнул Рерик, потом махнул рукой, давая знать, что время ожидания прошло, пришло время действовать.

Новгородцы встретились гораздо раньше, чем ожидалось, они стояли прямо на площади, возле выхода из терема покойного князя. Садко окружало не меньше сотни ратников, Иванушка нервозно отметил, что все они были при оружии и выглядели рассерженно. А ведь варягов на площади было чуть больше двух десятков, сам конунг с товарищами, охрана терема и стражники.

– Это что же выходит, – сразу перешел в наступление Садко, – мало вам было драк, теперь уже убиваете нас?

Иванушке в этой ситуации было совсем тяжело, Садко прекрасно владел языком варягов, и переводчик не требовался.

– Вот это наглость, – взъярился Рерик, – я уж думал, вы оправдываться будете, но это совсем уже через край! Это ваши люди наших двоих зарезали утром!

– Ах утром, – рассердился Садко, – утром же в бане кто наших пятерых зарезал? Они мылись, без оружия были. Ваши ворвались и порубили всех, пятерых наших и двоих смоленцев.

Вокруг спорящих на повышенных тонах вожаков собралась приличных размеров толпа. Хоть разговор и велся на незнакомом большинству языке, жестикуляция и повышенные голоса явно свидетельствовали – идет ссора.

– Проклятье, – выругался Рерик, – я же велел держать Синеуса под охраной!

Конунг решил, что его товарищ как-то вырвался и свершил месть, но Иванушка напрягся. Мало того что Синеуса действительно держали под замком – хотя это не аргумент: здоровяк мог вырваться или переубедить свою стражу, – но ведь он узнал о смерти родича уже чуть ли не днем. Вырваться из-под охраны, добежать до бани, на другой конец города… это уже никак не могло быть утро.

– Так ты признаешься! – взревел Садко, – Вот же волчье племя – говорили мне, что нельзя с вами по-людски!

– Бейте их, – гаркнул кто-то из толпы, – Смоленск с вами!