− Не вижу тупости в твоих поступках. Глупость − да. Но тут скидка на возраст и на обстановку в семье.

− Хочешь сказать, умная? – зло усмехается, пригубив вина и спустив ноги с подоконника, впивается взглядом. – Умная бы не стала спать с женатым и искреннее верить, что он её любит. А я дура. Мне хотелось ему верить, верить, что меня может кто-то любить. В психологии есть такое понятие, как компенсация. Он был моей компенсацией. Я стремилась в нём видеть то, чего не видела ни в одном человеке в свой жизни до него. И я делала это с отчаянным эгоизмом, приправленном наивностью, понимая уже тогда, что веду себя, как тварь, но… − и снова злая усмешка, взгляд с вызовом, жадный глоток вина и щелчок зажигалки. Подкуривая очередную сигарету с прищуром глаза в глаза. − Даже твари хотят, чтоб их кто-то любил. У него жена беременная была, и я об этом знала. Мы провстречались год. Я закончила школу. И в день, когда я отмечала получение аттестата с друзьями, дома меня ждал сюрприз. Жена Кирилла пришла к моему отцу и попросила, чтобы он принял меры, а то я их «счастливый» брак разрушаю, а у неё сын растет, которому отец нужен. Ну и папаня встретил меня с «распростертыми объятьями», сразу с порога. Знаешь, когда пару раз прилетает в голову, боль в остальных частях тела уже перестаешь чувствовать. Пока он мне ребра ломал, маман в салфеточку сморкалась, прижавшись к стене, и молчала. Молчала, и даже после не подошла. Все просто легли спать, будто ничего не произошло. Может, надеялись, что подохну. Но такие твари, как я, живучие, – забрал истлевшую сигарету из её пальцев, к которой она так и не притронулась, и бросил в банку с окурками. − Я очухалась среди ночи. Сплёвывая кровь из-за сломанного зуба, «ловя вертолёты», сшибая углы и косяки, как могла, собрала в рюкзак одежду, документы и через окно ушла из дома. Без денег, побитой собакой через весь город пешком пошла к бабушке, больше было не к кому. В дверь позвонила и отрубилась прямо на пороге. Очнулась к вечеру только, уже в кровати. Родителей я после того случая не видела. Не знаю, что им сказала бабушка, но мать даже звонить боялась, не то что на глаза появляться. Бабуля умела припугнуть. Оклемавшись, залечив рёбра и гематомы, спасибо за это бабушкиной подруге, бывшей медсестре, я на работу устроилась на лето. В институт поступила на бюджет, – Настя снова замолчала, вытягивая ноги на широком подоконнике. После её откровений самому захотелось снова закурить, а ещё хребет и руки в трёх местах переломать тому п*дарасу, который числится её отцом, чтобы под себя до конца жизни гадил и через трубочку больничные харчи жрал.

− Знаешь, что я сделала в первую очередь, когда только начала жить с бабушкой, отдельно от родителей? − она с каким-то всхлипом засмеялась, сделав глоток вина. – Я, когда зарплату первую получила, то сразу её бабушке понесла, отдать хотела. Она же меня и одела, и обула, и кормила. Мне неудобно было, что она свою пенсию на меня тратит. А бабуля посмотрела презрительно так на деньги, фыркнула и сказала, чтобы дурью не занималась, чтобы шла и купила, что захочу. Что обычно девятнадцатилетние соски хотят? Шмотки, цацки. А я пошла в продуктовый, скупила целую гору шоколада, торт, пирожные, конфеты, даже не помню в какую сумму всё это обошлось. Но самым вкусным была банка варёной сгущенки. Это был такой кайф − просто взять и съесть её самой, всю, просто вычерпывая ложкой из банки, – она подкурила очередную сигарету и глубоко затянулась. Приобнял её, заставив прижаться плечом ко мне и забрав сигарету из её рук, затянулся.

− Ты общаешься с братом?

− Нет.

− А с родителями? – обхватив моё запястье, поднесла сигарету к своим губам.

− Мать иногда звонит, − подняв голову вверх, она медленно выпускает струйку дыма. – Ты работаешь завтра?

− С утра есть дела в клинике.

− Почему тогда ты торчишь тут со мной и слушаешь весь этот депрессивный бред, что я несу? Езжай домой, отдыхай, − она поворачивается ко мне, на губах играет улыбка, а в глазах плещется такая усталость, что выворачивает. Душит осознание, что устала она п*здец как, раз всё это вот так рассказала. Выносит от понимания, что она всю жизнь сама выгребает, не жалуясь и не прося помощи. Ещё и свою сестру с её проблемами тянет. Выгребает, захлебываясь в травящем чувстве вины. Вины за то, в чём совершенно не виновата, и несмотря ни на что, готова идти вперёд, выгрызать и выбивать дальше своё место под солнцем и право быть. – Езжай. Я сейчас винишко дохлебаю и спать пойду. И можно просьбу? Сделай вид завтра, что я тебе ничего не рассказывала. Уже жалею.

Касаюсь ладонью её волос, нежно скользя по гладкому шёлку. Она поворачивается, спуская с подоконника ноги, и я, подойдя вплотную, немного разведя её колени, устраиваюсь между ними.

− Андрей, − произносит сдавлено, опуская голову и сжав веки, − уходи. Я сегодня, правда, больше не выгребу, меня просто разъ*бёт. А это ни тебе, ни мне не нужно, – ничего не отвечая, забрав и отставив в сторону бутылку с вином, приподнял её голову, нежно коснулся губ, скользнув языком в её рот без напора, без давления, эгоистично наслаждаясь доступностью и мягкостью. Пользуюсь слабостью, которую она позволяет себе так редко. Отстранилась, встретив мой взгляд, словно от горечи, скривила губы. – Давай, без жалости только. Я же не за этим всё рассказала. Не разочаровывай, Ширяев.

− Ты о чём? Я всего лишь, как и любая скотина с членом между ног, хочу воспользоваться пьяной привлекательной девушкой, пока она находится в состоянии раздрая, и не в силах мне отказать. Как тебе такая причина? – подействовало. Хотя она понимает, что отвлекаю, что не поступлю, как м*дло, поверив её словам и закрыв за собой дверь. Улыбнулась и, скользнув ладонями по моей груди, всё так же глядя в мои глаза, принялась медленно расстегивать рубашку.

− Хорошая причина, мне нравится, – она многое видит и осознаёт, но ей сейчас надо поверить моим словам, а мне их произнести. Так спокойней для неё, так её очерченная граница дозволенного ещё остаётся на месте, и чувство непоколебимости собственного контроля не пошатнётся. Но это была бы не Баева, если бы она снова не начала рвать свой же шаблон: безжалостно, на мелкие клочки, при этом с ликованием самоубийцы, подбрасывая их вверх.

− Кноп, что ты творишь? – произнёс, ошалев немного от её напора, и то, как нагло она толкнула меня в кресло, стоило оказаться нам в комнате, при этом абсолютно неожиданно опустившись на колени. Что за нахр*н, Баева?

− Не останавливай, − не поднимая взгляда, потянулась к ремню, заставляя мой помутневший от происходящего мозг вскипеть от *бущего осознание сюра. Что это, бл*ть, за показательная сессия покорного сабмиссива? Прям десять раз купился, ага.

− Посмотри на меня, – сдерживая эмоции, произнёс мягко, просящее и накрыл её руку, которая уже расстегнула молнию на моих брюках, своей. Секундная, едва уловимая заминка, и она вскидывает взгляд, пропитанный едкой, парализующей горечью. Я не казню. Сама решила? – Иди ко мне, − поднимаю её, усаживая на свои колени. – Кноп, я, конечно, безумно хочу трахнуть твой рот, − провожу большим пальцем по её губам, шумно втягивая воздух, чтобы самому не сорваться, потому что эта сучка проводит языком по подушечке пальца, провоцируя и соблазняя. − Меня в жгут сворачивает от одной мысли, что твои губы на моём члене. Но с таким подтекстом и даром не нать, – дёрнулась, сомкнул пальцы на её шее, заставляя смотреть в глаза. − Или ты думаешь, я не понимаю, зачем ты это всё делаешь, и чем на утро это всё обернётся? У тебя достаточно драконов. Не надо подкидывать своему сознанию ещё одного, в виде меня. Мне не нравится это амплуа. Я уже говорил, что я не враг тебе, − снова шумный выдох. Отвела мою руку в сторону, и с какой-то обреченной насмешкой в голосе произнесла: