Ещё через пять минут зрителей становится ещё больше. Не все выходят на балконы подышать утренним воздухом, некоторые глазеют из-за стёкол свои панорамных окон, но почти все мужчины.

Мужик с голым торсом заинтересован больше всех. Он подходит к бортику своей террасы, и, демонстративно сложив на нём локти, делает очень долгую и очень «говорящую» последнюю затяжку, искоса смотрит на меня.

«Собака мордой вниз» ему очень нравится, и он почему-то решает, что мне обязательно следует об этом сообщить томным воздушным поцелуем. Приятно, конечно. Так приятно, что поза «плуга» получается лучше, чем на занятиях с инструктором.

И только я решаю, что могу и стойку на голове замутить, как вдруг получаю от нового поклонника очень агрессивный средний палец.

Первая мысль, конечно же, показать ему в ответ двойной. Но я, Слава Богу, вовремя вспоминаю про Лео: мне нельзя терять лицо.

Стоп. Лео?

"Voilà" – Françoise HARDY – 1967

Я перевожу взгляд на стекло, за которым должен быть мой работающий в холле друг – видно плохо из-за отражения ясного утра в его покрытии, но… мои глаза едва ли не вылезают из орбит – жест именно двойной и… Лео стоит на ногах.

Сейчас, конечно, самое время выскочить к нему и сыграть удивление, но я настолько под впечатлением, что мне не до того. Челюсть бы подобрать.

Мужик из дома напротив так злобно захлопывает балконный слайд, что удар металла о металл слышен не только на моей террасе, но скорее всего, и на другом конце Ванкувера тоже. Мгновение спустя все стёкла его квартиры становятся матовыми. Ну ни фига ж себе, думаю. И сразу за этим у меня появляется щекотливый вопрос: кто и кому показал палец первым?

К тому моменту, когда я с ковриком появляюсь в холле, Лео не только уже сидит в своём кресле, но и усердно стучит пальцами по клавиатуре. Я стою в проходе и долго смотрю на него. Не для того, чтобы привлечь к себе внимание, просто сортирую свои суждения на его счёт – всё ж с привычных полок попадало и теперь надо разложить заново, в новом порядке.

– Что? – поднимает на меня глаза минуты через две.

– Ничего, – отмираю и направляюсь в свою спальню переодеваться.

SYML – I Wanted To Leave

Nils Frahm – Says

С самого начала он был загадкой, задачей на смекалку, таким ребусом, разгадать который под силу не каждому студенту. И он оказался совершенно не тем человеком, не тем образом, который сложился в моей голове за двадцать часов знакомства по переписке.

Однажды вечером Лео просит меня:

– Возьми с собой воды, вдруг ночью пить захочешь?

Я никогда не просыпаюсь по ночам, ни по какой причине, и разбудить меня не так просто. Мой мозг приучен игнорировать шумы, даже очень громкие, физиологические потребности, холод, сырость и неудобство постели. В сухом и защищённом помещении, особенно если на двери в спальню есть замок, я обычно сплю мертвецки. Однако все эти подробности Лео ни к чему, и, хотя его предложение на фоне молчания и полного отсутствия ко мне интереса кажется весьма странным, я просто делаю то, что он предложил – набираю воды в стакан. Неподалёку от раковины стоит пластиковый кувшин с фильтром, но я беру воду прямо из-под крана. Взгляд Лео на несколько мгновений задерживается на моём действии, однако он не предлагает мне воспользоваться отфильтрованной водой. Ему плевать, что я пью, и насколько для меня это будет безопасно.

Той же ночью у него снова приступ. И на этот раз я плачу вместе с ним, потому что ему больно, а я ничего не могу сделать. При этом, я кое-что, наконец, не просто понимаю, а начинаю чувствовать. Какой должна быть боль по силе, чтобы лишать сознания? Не такой, которую можно вытерпеть. Не такой, от которой помогают стиснутые зубы или техника дыхания. Нельзя поменять позу или переждать. Она не волнообразная, дающая хоть и временные, но всё-таки передышки, а накрывающая одним сплошным неподъёмным колпаком. Она пронзает и впивается, оглушает так, что её не перекричать, если орать изо всех сил. И Лео никогда не кричит. Чтобы кричать нужны силы.

После инъекции я просто глажу его по голове, сидя на коленях рядом. Вытираю пот с его лба ладонью и ею же провожу по волосам, поэтому теперь они даже не влажные, а мокрые. То, что я делаю – не жалость, это моя физическая потребность помочь, облегчить страдание, забрать часть себе, потому что он, переживая эти приступы, каждый раз держится на грани своих возможностей.

В комнате полумрак, и, наверное, именно поэтому мне не видно установленных им границ. С каждым движением моей руки, забирающей его боль, я неосознанно склоняюсь ниже. Нависаю над ним, но коснуться губами его виска долго не решаюсь. Когда это происходит, я закрываю глаза. Лео не двигается, но начинает дышать размереннее, спокойнее. Ему становится легче – это ощущается не только в дыхании, но и в ослаблении напряжения. Я вытягиваюсь рядом, не переставая гладить его по голове. Неожиданно он поворачивает голову набок, уткнувшись носом мне в грудь, и я целую его ещё раз – снова в висок. Облизываю губы – они солёные.

Одна его рука лежит на груди, вторая на полу. Мне бы хотелось, чтобы он обнял ими меня, но знаю, что этого не будет. Просто закрываю глаза и ещё раз касаюсь губами его лба, щеки, виска.

Помимо всех этих сантиментов и эмоциональных завихрений, мозг мой работает продуктивно – замечает детали. Когда случился приступ, его коляски снова не было рядом. Почему?

Solitude (Felsmann + Tiley Reinterpretation)

И хотя моё исследование в сети не прекращалось, на этот раз я бросаюсь в раскопки со всем возможным энтузиазмом. Очень скоро вместо музыкальных видео YouTube рекомендует мне каналы полностью или частично парализованных людей, пытающихся максимально полноценно жить после любого рода травмы. Я подписываюсь на троих парней, обездвиженных после перелома шеи, но с энтузиазмом устраивающих быт и даже налаживающих личную жизнь. Они рассказывают обо всём, даже о том, возможен ли, и как именно происходит у них секс, но не говорят о том, что меня интересует – о боли, насколько она интенсивна, бывали ли у них приступы, похожие на те, которые я наблюдаю у Лео. Из всей картины, теперь уже нарисованной множеством реальных историй травм позвоночника в любом его отделе, в моей голове рождается мысль, что страдания Лео – последствия врачебной ошибки или недосмотра. Суть в том, что все травмированные блогеры, которых мне удаётся найти в сети, и которые опубликовали видео и фотографии из отделений интенсивной терапии, испытывали боль, требующую серьёзных седативных препаратов (как у Лео), только сразу после травмы. В дальнейшем, все они ведут нормальный образ жизни и никогда не упоминают боль. Только девушка из Австралии с оторванной буровым сверлом рукой говорила, что бывают ночи, когда от боли в уцелевшей, но покалеченной руке, она не может спать, и, если бы ей пообещали, что эта боль уйдёт, она согласилась бы на ампутацию.