Герман с головой нырнул в пучину гнева, не сразу заметив, что скалится и рычит, глядя Смирнову прямо в глаза, а по впившимся в ладони ногтям стекают алые струйки. Бугай попробовал выдержать этот взгляд, но лишь сильнее завонял и повернулся к доктору, отдал нож и пистолет. Как только Марк отошел, пленник кинулся на врага. Но то ли не рассчитал сил, то ли не прикинул расстояния до цели – оказался перед бойцом так быстро, что попросту не успел замахнуться. Смирнов тоже не ожидал подобной прыти – испуг выдали выпученные зенки и рванувшееся в галоп сердце, но закаленные годами тренировок рефлексы сработали сами, без прямого приказа. «Лев» рубанул юнца апперкотом, и когда тот на долю секунды замер, вскинув голову, приголубил крюком с левой.

Грид как стоял – так и упал. Зрители ахнули, Фельде бросился к подопечному, но не успел ступить и шага, как тот выпрямился и, пошатываясь, отступил на исходную. Несмотря на разбитые губы и разорванную скулу, он улыбался, ибо мало что было способно доставить ему больше удовольствия, чем вытянувшаяся морда Майора. Для полноты картины не хватало только заезженного восклицания: «Не может быть!» в его исполнении, но вояка, похоже, потерял дар речи. Ведь от таких ударов хлипкий подросток не то что не встал бы, а вообще не выжил бы, ну, или загремел бы в лазарет с тяжелым сотрясением. А этому – хоть бы хны, стоит и давит лыбу, готовясь к новому броску.

– Посмотри на меня! – Доктор взял подопечного за щеки и повернул к себе. – Тошнит? Голова кружится?

– Разве что от вони этой шерсти, – усмехнулись в ответ. – Я в порядке. Продолжаем.

– Уверен?

– Как никогда раньше. И не просите его поддаваться, ведь я поддаваться не буду.

Врач вздохнул, но все же велел продолжать.

Во втором заходе Грид решил действовать с умом: не кидаться наобум, а попытаться отвлечь противника обманными маневрами, раскачать оборону и от души втащить в образовавшуюся брешь. В итоге втащили ему – по голове уже не били, но по корпусу надавали до треска в ребрах. Любой другой боец, даже равный Смирнову по габаритам, упал бы и не поднялся, но неугомонный выскочка встряхнулся, как после пары пощечин, ощерив покрасневшие от крови зубы.

Он слышал шепот трибун: одни пророчили скорый проигрыш, другие подозревали доктора в мошенничестве – мол, вместо чудо-сыворотки накачал бедолагу наркотой. Третьи (как правило – женщины) вопрошали, не пора ли прекратить это издевательство, если и слепому видно, что эксперимент провалился.

Так много мнений и мыслей, а на деле – пустой треп. Герман, позабыв о передышке, начал третий раунд и рванул к цели, как заведенный. Майор не стал лупить его, видимо, опасаясь прикончить. Так-то бугай был не против, но начальство вряд ли одобрило бы потерю ценного образца и – вот же новость! – будущего спасителя человечества. Поэтому поединок из бокса перешел в вольную борьбу: тяжеленная туша швырнула парня в партер и без особого сопротивления уложила на лопатки.

– Вот и все, – прохрипел Семен, роняя капли пота. – Говно ты, а не идеальный носитель. И шакалы твои зазря подохли. Но знаешь… вообще не жалко. Так вам, гнидам малолетним, и надо.

Несмотря на очевидный проигрыш, безумная улыбка и не думала сползать с опухшего, разбитого в мясо лица. Парень сжал пальцы соперника – не ломая, но и не позволяя высвободиться – и начал медленно подниматься, находясь в положении, из которого в принципе невозможно было подняться. То, как менялась бородатая рожа с каждым отвоеванным сантиметром, бодрило лучше всякой сыворотки. Майор краснел, пыхтел, таращил глаза, сперва пытаясь придавить врага к земле, затем силясь откатиться вбок. Но с тем же успехом можно было бороться с бетонной плитой, в которую вмурована пара гидравлических домкратов.

Герман встал в позу Атланта, держащего Землю, только вместо Земли – одеревенелая от напряжения туша. Парень скрипнул зубами и с диким ревом расправил плечи. Одарив амбала ехидной усмешкой, отшатнулся, замахнулся и впечатал подошву аккурат в солнечное сплетение. Семен крякнул и грохнулся на колени, и тут уж сам бог не спас бы ублюдка от сокрушительного тычка коленом в подбородок.

Раздавшийся хруст кнутом ударил по ушам, но парень насладился каждой ноткой, ибо не слышал еще звука прекраснее. Распластавшийся у ног Голиаф получил бы добавки, но на выручку командиру поспешили разведчики. Грид поднял ладони и отошел от поверженного врага – все, что парню было нужно на данный момент, он взял в тройном объеме. А дальше… дальше – как карта ляжет.

– Немыслимо! – шептали трибуны. – Как это вообще возможно? Как считаете, эффект временный? А если дать нам сотню таких ребят?

Страх, восторг, смятение – ядерный запашок, но Герман вдыхал его полной грудью, и только лысый старик пах легким раздражением: неподвижная фигура, сжатые губы, хмурый взгляд – Ректора представление явно не порадовало. И тем не менее Ярошенко сумел выдавить из себя похвалу:

– Неплохо, Марк. Но люди – одно, а твари – совсем другое. С ними на травке не поборешься и кусать помягче не попросишь.

– Разумеется, – выдержке Фельде оставалось лишь позавидовать – любой на месте доктора, сопоставив затраты и усилия с подобной «оценкой», рванул бы вулканом. – Но я знаю, кто нам поможет.

* * *

Описать Диораму парой слов – задача не из легких. С одной стороны, это высокий – в три этажа – белый монолит. С другой – сложнейший архитектурный комплекс со скверами, набережной, выставкой военной техники – от полевой кухни до легендарной «Катюши» – и площадью. Представьте приземистую башню без окон, чей фасад растянули и выгнули широкой дугой. К дуге примыкает центральный вход, по форме напоминающий основное строение в уменьшенном виде, и все это – на покрытом красной плиткой фундаменте-постаменте, к которому ведут два лестничных пролета.

Справа от дверей замерли на вечном посту танк, самоходка и гаубицы, направив стволы на парк Победы. Сквер позади строения отсечен от жилых домов зеленоватой гладью Везелки и дорогой к новому мосту, где на фоне красного шпиля недостроенной телебашни виднеется вороненый исполин с крестом и щитом – памятник князю Владимиру. А от него до Технолога, считай, рукой подать.

Такой была «Огненная дуга» до Катастрофы, но после изменилась, подстроилась под новые реалии – как и все вокруг. Часть танков снарядили пулеметами, превратив в несокрушимые ДОТы, ступени и боковые парапеты обнесли баррикадами из мешков, на крыше свили гнезда снайперы, а двери заслонили листами трофейной брони, некогда украшенной панно в виде фронтовых карт жаркого лета сорок третьего.

И если внешне здание пострадало мало, то от выставок остались лишь фотографии и письма на стенах – все остальное или выбросили, или приспособили под нужды жильцов. Это с улицы расчерченная вертикальными полосами крепость казалась громадной, но для обустройства быта трех сотен выживших надо было еще постараться.

В холле, где прежде стояли витрины и кассы, теперь находились палатки и спальники, да и те по воскресеньям заменяли прилавками – базарный день. Только у здешней охраны, наравне с вездесущими «калашами» и «сайгами», встречались легендарные трехлинейки, ППШ, пулеметы Дегтярева и MG-34. Стволы сохранились в полной боеготовности, даже затворы точить не пришлось, а уж наладить производство патронов нужного калибра для местных умельцев было плевым делом.