Банан поднял руку, но охотник еще с порога заприметил шуховца и зашагал навстречу, а толпа, в которой секунды назад было не протолкнуться, как по волшебству, испарилась с пути. «Лев» и слова молвить не успел, как в него ткнули похожим на засохшую сардельку пальцем и пробасили:

– Годный стрекотун. Обменяй на косулю.

Парень вцепился в ремень верного РПГ и с вызовом ответил:

– Не меняю.

– У вас таких целые поленницы. – Усатый великан навис над собеседником, как гора, и тому понадобилась вся выдержка до последней капли, чтобы не отступить и не отвести глаз. – Не убудет. Дай стрекотуна.

– А из стрекотуна тебе не дать? – окрысился разведчик. – Сказал – нет, значит, пошел к черту, понял?

– Не дерзи, шалопай, – грозно, но без особой злобы произнес старик, будто отец – подросшему и оттого возомнившему себя пупом мира дитятке. – Я ведь и оскорбиться могу. И железяку окаянную по самый приклад…

– Ярослав! – воскликнул доктор с лестницы. – А мы как раз тебя ждем. Поболтаем?

Егерь швырнул тушу под ноги Банану и с усмешкой крякнул:

– Стереги.

После чего вышел на улицу.

В толчее послышались вздохи облегчения, и оцепеневший базар вновь наполнился спорами, криками и звоном гильз.

– Такие дела, – закончил рассказ Фельде и развел руками. – Поможешь – в долгу не останемся. И оружия дадим, и ножей, и припасов – всего, что попросишь.

Гигант привалился к бронеплите и уставился на тихие и неподвижные, словно нарисованные деревья, разминая кончик уса меж мозолистых подушечек. Солнце скатилось с зенита, а старик все размышлял да прикидывал, и, наконец, изрек:

– Ладно, подсоблю. Но не за щедрые дары, а по старой памяти. Ты, лекарь, помог мне, хотя ни долгом, ни посулом не был обязан. Я, Егерь, помогу тебе, да только не все от меня одного зависит.

– То есть? – нахмурился Марк.

– Лес осерчает, коль без спросу чужаков приведу. Нужно задобрить зеленого батюшку да испросить разрешения гостей пустить. Приводи мальчугана завтра на Кашарский мост – пусть добудет сердце утки, а уж я сей подарочек передам, кому полагается. И знай – никаких стрекотунов и ружей: порох и свинец осквернят добычу, это уже не охота – это убийство, истребление, в них нет правды. Справится – выйдет толк, оплошает – чего время зазря тратить?

– Но у него нет опыта. Он – не охотник.

Ярослав хохотнул – что в барабан колотушкой стукнули.

– Ну, дык и утка – не медведь. Впрочем, хочешь по-своему – как хочешь, но на меня не ропщи.

– К чему такая строгость? У тебя самого дробовик.

– Верно. – Ладонь размером с блюдце с нежностью огладила цевье. – Но это – для людей. Наша братия вся – с пушками, а у зверей – лишь клыки да когти. Да и законы не я выдумываю, а Лес глаголит. Вековые сосны чепухи не ляпнут. – Великан скрестил руки на богатырской груди и в ожидании уставился на собеседника.

– Что же, – произнес врач, стараясь ни тоном, ни жестом не проявить неуважения к мудрости деревьев. – Так – значит, так. Мы придем на рассвете.

– И не опаздывайте. Днем птица бодрая и очень злая. Жду до полудня, а потом прости-прощай.

Всю дорогу до Технолога Марк размышлял о выдвинутом условии. С одной стороны, утка действительно не самая опасная тварь. С другой, это похожее на помесь пеликана и велоцираптора существо размером с откормленную свинью легким противником никак не назовешь. Приплюсуйте мощный клюв с пилообразными зубами, прыгучие трехпалые лапы с загнутыми когтями, способными располосовать капот автомобиля, как фольгу – и получится серьезная угроза даже для подготовленного бойца. Герман, несмотря на сыворотку, вряд ли сладит с крылатой смертью. Для таких схваток его должен натаскать Егерь, но отшельник с ходу перевернул задумку с ног на голову.

В итоге у парня всего одна попытка, в противном случае он будет выглядеть так, словно прокатился по огромной терке. Но если не справиться с этой задачей, как сражаться с Вожаком? Без Ярослава ходячего волка не одолеть, поэтому придется рискнуть. В конце концов, на берегу плавать не учатся.

* * *

Спустившись в подземелье, Фельде застал подопытного за отжиманиями. Грид опускался до влажного от пота кафеля и медленно выпрямлял стянутые жгутами мышц руки, бормоча что-то под нос. Заметив доктора, пленник встал и оттряхнул ладони, с вызовом глядя на Марка янтарными, чуть светящимися в полумраке глазами.

– Сколько? – спросил врач.

– Двести сорок, – ответили ему без намека на сбившееся дыхание. – Пятый подход.

– Поздравляю.

– Меня или себя? – хмыкнул парень.

– Обоих. – Марк вкратце рассказал о грядущей охоте и добавил: – Идем. Выберем оружие и сделаем кое-какие замеры на случай…

– Если я сдохну?

Мужчина улыбнулся.

– Сдохнешь ты или нет – зависит только от тебя.

«Львы» едва слышно топали сзади – почти крались – но Герману конвоиры напоминали стадо носорогов с насморком в брачный период. Он впервые оказался на первом этаже, где царила все та же стерильная чистота: ни мусора, ни кострищ, ни надписей на стенах. По коридорам и просторному холлу с важным видом сновали люди, бросая на пленника любопытные взгляды, словно бойцы вели не человека, а ручного медведя на цепи.

Мужики в камуфляже задирали бритые подбородки и пялились, как на схваченного маньяка, долгие годы наводившего ужас на округу – мол, и поделом ему, такому-то упырю. Умники в белых халатах и защитных комбезах зыркали, как на оживший труп – похоже, в успех эксперимента мало кто верил, и шагающий с поднятой головой результат вызывал если не страх, то знатную опаску. И только девушки – и в камуфляже, и в халатах – улыбались и спешили отвернуться, особенно когда Грид подмигивал или с ехидцей скалился.

И хоть самочки попадались породистые, парню было не до них – он окунулся в такой ураган звуков и запахов, что начинало мутить. Шелест ветряков, звон гидравлических молотов, гудение прессов, верещание дисковых пил, рев сверл, бурление котлов и электрический треск – Герман будто брел по громадному заводу. А уж на перечисление всех ароматов, шлейфов и смесей не хватило бы и суток. К счастью, дорога заняла считаные минуты, и за бронированной дверью оружейной промышленный оркестр немного притих.

Парня провели вдоль стройных рядов автоматов, пулеметов, ружей, колонн с пистолетами и цинков с патронами, не задерживаясь ни у одной стойки. За второй, вполне обычной дверью на длинных стеллажах в ожидании кровавого пира дремало холодное оружие, в большинстве своем самодельное, и вот тут от сверкающего разнообразия глаза сбились в кучу.

Тесаки, охотничьи ножи, штыки, кинжалы, шашки – последние, судя по украшенным рукояткам, старинные, выменянные у музейщиков – мачете, кукри, финки, туристические топорики с синей изолентой вместо оплетки и даже двуручные мечи. Не склад, а самая настоящая выставка экспонатов этак на полсотни.