– Сборщики не сдают холодняк на хранение, – сказал Марк, и слово «холодняк» из его уст прозвучало, как отголосок мертвого языка, последние хранители которого вымерли тысячи лет назад. – Только огнестрел. Понимаешь, что это значит?

Спутник нахмурился и пожал плечами:

– Все, кто таскал эти перья – трупы?

– А ты не такой глупый, каким пытаешься казаться. – Доктор подошел к стеллажу с кинжалами и мечами. – Тебе нужен клинок подлиннее. Таким не промахнешься и дистанцию удержишь.

Вняв совету, Герман прогулялся вдоль ряда и взял самый большой меч: длиной в руку, шириной в пол-ладони, с тремя канавками и рукояткой из спаянных мотоциклетных ручек, уравновешенной тяжеленной гайкой. Перекрученная рессорами сердцевина из рельса весила без малого девять килограммов, но парню показалась не тяжелее биты. Он подбросил оружие на ладони, проверил ногтем заточку и закинул за спину перевязь с ножнами.

– Достойный выбор, – кивнул Фельде. – Это меч Валеры Бродского, первого командира «львов». Рядом с этим рубакой даже Егерь не выглядел таким уж огромным.

– Что с ним случилось?

– Погиб в стычке с крейдерами. Рутинная смерть великого человека.

Пленник направился к выходу, но врач его остановил.

– Верни на место. Сейчас тебе понадобится кое-что иное.

Они вышли на стадион, где доктор битый час пытался взять свежие замеры. И если с прыжками или подтягиванием все получилось с первого раза, то считать отжимания можно было сутки напролет. Герман вставал весь в поту, но прежде чем Марк подносил карандаш к блокноту, падал в упор лежа и делал минимум двести повторений. Устав тратить драгоценное время, доктор оставил пометку в виде уложенной набок восьмерки и протянул динамометр, который подопытный сразу сломал, выдавив стекло и расплющив шкалу.

Бег пришлось отложить на потом – отсчитывать круги до утра никто не собирался. Закончив с упражнениями, Фельде вручил подопечному граненый пудовый лом и подвесил к «девятке» футбольных ворот канат.

– Это, – он качнул потертую, местами измочаленную веревку, – шея утки. Твоя главная цель. Приступай, в полночь я вернусь.

– Не понял. – Грид оперся на чугунный прут. – Просто дубасить канат – и все?

– Не просто. – Спутник сунул блокнот под мышку и поправил очки. – А старательно и с умом. Если ты завтра погибнешь, значит, и твои друзья умерли ни за что.

– Умерли? – Лом невесомой хворостиной взмыл над травой и ткнул в сторону врача. – Их убили. Вы.

– Когда все закончится, – доктор без страха шагнул вперед, едва не ткнувшись лбом в острый скос, – мы обсудим это с глазу на глаз. Вдали от Технолога. Без охраны. Только ты и я. Как тебе такая идея?

– Жду не дождусь. – Улыбка Германа превратилась в волчий оскал.

– Взаимно. Не хочешь оттягивать момент – работай.

Парень крутанул прут запястьем и закинул на плечо. Теперь для него что лом, что меч – та же бита, а битой он наловчился махать, как никто другой.

Канат качался под ударами, подпрыгивал, извивался змеей, наматывался на лом, но ни одна ворсинка не выпала из хитрого сплетения тысяч нитей. В замысловатой полугипнотической пляске Герман видел свою жизнь – как ни старайся, что ни делай – все до фонаря, а если понадобится – и свяжет, и петлю на шее затянет: маши прутом, не маши – итог один. Себя же пленник подсознательно отождествлял с незамысловатым оружием, которое получает капельку свободы лишь в чужих руках.

Грид опустил чугунную палку и нахмурился. До эксперимента он любил как следует напрячься, чтобы отогнать дурные мысли – в измотанное тело и гудящую голову всякая чушь лезть не любит. Но теперь мышцы работали сами по себе, а мозг размышлял о разной бесполезной ерунде – например, сравнивал жизнь с канатом. И вдобавок поспевал обрабатывать все, что исправно передавали нос и уши – о происходящем на стадионе и за пределами бурого овала.

Нечеловеческие нагрузки ровным счетом ничего не меняли, и грядущий отдых страшил пленника сильнее завтрашней схватки с чудищем. Ведь ночью, в тесной каморке никто и ничто не сможет защитить от тяжких дум, что набросятся со всех сторон, стоит только закрыть глаза. Семья, друзья, месть, побег, Вожак, доктор, былое и будущее… тут и яда не надо – сам полезешь на стену, воя и ломая ногти.

Или же научишься жить с распаленным рассудком так же, как и с невиданной силой – двум исходам не бывать.

От кутерьмы на чердаке отвлекли нарастающие детские голоса. Вскоре на лестнице показалась колонна мелюзги в спортивных костюмах под предводительством худой кучерявой женщины средних лет. На тонкой шее висел свисток, в руке болталась авоська с футбольными мячами, но спускаться на поле юные физкультурники не спешили.

Наставница подняла ладонь, и колонна замерла, тихо галдя. На окрик подошел Кадавр, и женщина спросила – как она думала, шепотом, но Герман без малейших искажений расслышал каждое слово:

– Он тут надолго?

Медик пожал плечами.

– Вроде, до полуночи.

– Можете увести его куда-нибудь? У нас занятия по расписанию.

– Но Фельде велел…

– И что теперь? – зашипели в ответ. – Я к этому выродку детей и на шаг не подпущу!

Лом с грохотом покатился по беговой дорожке. Грид, не обращая внимания на возгласы и вскинутые стволы, зашагал прямиком к ступеням. Проходя мимо притихшей детворы, с прищуром взглянул на незнакомку и улыбнулся, не сказав ни слова. О чем вообще говорить с теми, для кого одни – превыше всего, а другие – не ценнее промокшей махорки.

* * *

Утро началось с укола и пресной каши, но пленник умял целую кастрюлю варева и все равно лишь приглушил зверский голод.

Доктор в «цифре», с брезентовым рюкзаком, ТТ на бедре и ножом за поясом уже не выглядел кабинетным задохликом, вместе с одеждой словно сменив и взгляд – настороженный, пристальный, подмечающий самые незначительные детали. Взгляд человека, для которого полный опасностей и смерти мир – второй дом. Взгляд охотника, бойца. Встреться Герман с ним впервые – и никогда бы не догадался, что перед ним видный ученый и талантливый врач, а не выросший на руинах матерый добытчик.

Путь предстоял неблизкий, а время поджимало, поэтому с согласия Ректора отряду выделили электромобиль – буханку в серо-черных кляксах, тесную из-за нового мотора и блоков аккумуляторов. Ни орудийных башенок, ни брони, ни завалящего отвала, только рабица на окнах, способная защитить в лучшем случае от стаи воронья – все для экономии энергии и ресурса движка.

Бредя под конвоем к воротам, Грид ожидал привычного внимания к своей персоне, но спешащие по делам жители отводили глаза или смотрели сквозь парня, будто тот был соткан из воздуха. Вчера – диковинка, сегодня – пустое место: удивляй, или исчезнешь.

Впрочем, им-то что до его проблем? Они останутся в теплых, безопасных стенах и продолжат корпеть над очередной научной штуковиной или тайной мироздания, а он, скорее всего, видит холл в последний раз. Ростовое зеркало у двери в санузел, широкую лестницу к аудиториям, облицованные мрамором колонны, скамейки у закрытых сварными щитами окон.