— Что такое? — растерялся он. — Тебе не нравятся цветы?

— Нравятся, — всхлипнула я. — Как называются?

— Эустомы… Вера, в чем дело?

Эустомы, мысленно повторила я. Надо запомнить название, и запомнить, что я, пусть и недолго, но владела такой красотой. Я пошла на кухню. Конечно, мне сейчас придётся как-то ссориться и уезжать, но мысль, что прекрасные цветы излишне быстро увянут, расстраивала. Я знала, где стоят вазы, и одна из них была достаточно велика, чтобы вместить такое буйное великолепие. Набрала воду, поставила цветы. Снова шмыгнула носом.

— Вера, — повторил Дежнев. — Что случилось?

— Ничего! — С надрывом крикнула я. — Вообще ничего не случилось! Жизнь идёт мимо. Я ни одного дня не пропустила в университете, даже когда с ночных смен падала от усталости, а теперь я просто сижу и смотрю, как моя мечта стать врачом уплывает мимо! Я словно в тюрьме здесь!

— Вера, тебе опасно…

— Из-за тебя, — отчеканила я. — Это все из-за тебя. Ты сломал мне жизнь. Я не могу больше, а теперь ещё и чувствую себя…проституткой. Не нужно мне твоих подарков, шуб, ничего не нужно. Я ухожу, я не могу так больше.

Расплакалась ещё сильнее. Надела свою куртку. Пожалела, что выбросила кеды, пусть и дырявые, зато свои. Кликнула Тотошку и усадила его в переноску.

— Я дам тебе охрану, — сказал Дежнев.

— Мне ничего от тебя не нужно. Это ты во всем виноват. Открывай дверь.

Я стояла у дверей со своей собакой и отчаянно надеялась, что он остановит меня, просто не пустит. И знала, что он так не сделает, гордый слишком, упрашивать он не станет, и заставлять тоже.

Из квартиры меня вывел охранник. Знакомым уже путем вышли на парковку. Словно из ниоткуда появился водитель, его я тоже уже знала. Торопливо одергивая на ходу одежду, он подошёл к одному из автомобилей и учтиво распахнул дверь. Но я упрямо помотала головой.

— Я пешком пойду. Сама. Ногами.                             

Охранник и водитель переглянулись, явно не зная, что делать.

— Мы не имеем права вас выпустить.                       

— Значит тут буду сидеть, — пожала плечами я.                     

Парковка была изолированной от остального паркинга. Здесь стояло три машина, один огромный внедорожник, машина поспортивнее и модель определённая мной как классика. Всё чёрное, благородное и красивое. Парковка не предполагала никаких излишеств, серый бетон, ворота, вход в холл с лифтом, ещё одна дверь в комнату охраны, глазки камер по периметру. Я огляделась, немного подумав села на выступающий бетонный бордюр вдоль стен. Я видела, что охранник хочет вспылить и наверняка бы вспылил, если бы имел дело со своей женщиной. Но я была женщиной человека, который платит ему деньги. Он ушёл в холл звонить.                

Говорили минуты две. Потом вышел и кивнул. Меня выпустили на общую парковку. Длинный бетонный коридор, немножко темно, сыростью пахнет и холодно. А ещё — страшно. Тотошке тоже, он заскулил в сумке.

У выезда из парковки тоже охранник, но общедомовой. На меня посмотрел удивлённо, видимо не ожидал в этом жилище богачей увидеть кого-то пешком, да ещё и в старой куртке. И вслед мне долго подозрительно смотрел, а вдруг что сперла.                                       

Я не плакала больше. Вышла из квартиры Дежнева и словно собралась с силами. Стряхнула с себя смешливость и дурашливость, которым в этом опасном мире места не было. Меня не защищали больше бетонные стены и куча охраны, на город опускалась темнота и где-то в ней определено был Виктор. Надеюсь, далеко. Надеюсь, темнота не смотрит на меня его глазами.

Телефоном я, пока была у Дежнева, вообще не пользовалась — охрана не велела, их наличие телефона у меня почему-то пугало. Теперь из рюкзака достала, посмотрела который час и больше ничего не успела — батарея разрядилась в ноль. Теперь даже такси не вызвать, а Виктор велел быть в деревне уже сегодня.

Насколько я помнила за те недели, что провела в деревне, последняя маршрутка в ту сторону уходила в девять вечера. Значит у меня час, а добираться до нужной остановки почти час. Досадно, но автобусы до нищенских деревень не ездили через эти элитные районы небожителей. Я откинула мысли в сторону и побежала до ближайшей остановки. Повезло и автобус подошёл сразу. Затем — пересадка и ещё пятнадцать минут ехать. На нужной остановке была в неопределенное время, спросить не у кого. Дождик моросит, холодно, темно, и непонятно, опоздала ли я на автобус или ещё ждать надо.                                               

— Такая вот нищая жизнь, — сказала я Тотошке. — Привыкать нужно обратно.

Он тихонько заворчал из переноски. Дождь разошёлся в новую силу. Из-за поворота показался автобус, я выбежала из под козырька, чтобы разглядеть его номер, и бешено замахала руками, поняв что это мой. Водитель с минуту думал, брать меня на последний борт или нет, и отъехал от остановки метров на тридцать, которые я бежала под дождём, тряся загипсованным Тотошкой в сумке и раз наступив ногой в холодную лужу.                   

В автобусе людно, он последний, люди возвращаются с работы. Я нашла себе местечко, поставила переноску на колени и попыталась задремать, но упрямо не выходило. Можно было пореветь, благо все способствовало, но тоже не получалось. Я сидела с краю, места у окон были заняты и отчаянно боялась проехать свою остановку. К счастью там же выходил какой-то мужчина и он у водителя раз тридцать спросил, приехали ли уже.                    

Вышли на улицу. Длинный сутулый мужчина развернул и надел дождевик, а у нас с Тотошкой даже зонтика нет. Я боялась идти в темень рядом с мужчиной и простояла на остановке минут пять, ожидая, когда он удалится, и вскоре его долговязая фигура растаяла в темноте, оставив меня совсем одну.      

Я шагала и прислушивалась к шелестящей дождём ночи. Деревня от остановки недалеко, к несчастью деревня не на трассе стоит, а в стороне. Но под дождём и в темноте, то расстояние, что я летом преодолевала с удовольствием даже, считая разминкой, сейчас показалось марафонским забегом. К тому же, словно желая меня добить, поднялся ветер. В деревню я ступила продрогнув насквозь, и понимая, что теперь-то точно простужусь. Если бы не Тотошка в переноске, до своей улицы я бы бежала.               

У соседки светились окна, не легла ещё спать, и это, странным образом, успокаивало, деревня осенью казалась вымершей. Ключ под кирпичом на веранде остался на месте, никто сюда не наведывался. Отперла, вошла. Внутри все ещё беспорядок после того отпуска, пусть я и пыталась его ликвидировать. А главное, холодно так, словно лета вообще не было, только вечная зима.                    

Первым делом я выпустила из переноски Тотошку. Он, увидев куда мы приехали, очень обрадовался. В деревне ему нравилось гораздо больше, чем в моей квартире и даже в квартире Дежнева — здесь можно гулять сколько угодно. И сейчас сразу же бросился к дверям, заработал хвостиком, выпрашивая выпустить во двор.