– Не стоит благодарности, – произнес голосучтиво. – Мы не хотим, чтобы вы пострадали.

На том конце провода положили трубку. Стивен постоял минуту,пытаясь разобраться в шараде, когда одна террористическая группировка арабовберется оберегать его от другой группы боевиков.

Что-то перемудрили в руководстве. Или какой-то, что под ихполным контролем, сообщили, что от живых франков им будет намного большепользы, чем от мертвых.

Еще бы, подумал он кисло. Кого ликвидация Израиля обрадуетбольше, чем арабов? У этих чернозадых будет праздник на всю жизнь…

Он сам сделал несколько звонков: заверил «руководителя туристическойгруппы», что с ним все в порядке, звонил в бюро погоды, а в агентствевольнонаемных гидов педантично интересовался расценками и маршрутами.

Очень довольный звонками, вышел из номера, на ходу выудилмобильник и сделал еще один звонок, однако попал не по адресу, ругнулся и сунулобратно в нагрудный карман.

Улица встретила зноем, ослепительным солнцем, на небе ниоблачка, это же Израиль, а не дождливая Миссисипи, он стрельнул взглядом наогромный столбик термометра на старинной башне, простонал сквозь зубы.

За спиной раздался веселый голос:

– Тридцать четыре!.. Не слабо?

Он обернулся, к нему подходил Теодор Хольман, сытый идовольный, цветная рубашка навыпуск, короткие шорты, сандалии на босу носу.Стивену показалось, что Теодор что-то обернул вокруг пояса, чтобы выглядеть сбрюшком и с валиками жира на боках.

– Жуть, – ответил Стивен искренне. – Как ониживут при такой жаре?

Теодор хохотнул:

– Более того, уходить не хотят!

– Мало их взрывают, – заметил Стивен недобро.

– Мало, – согласился Теодор. – Правда, и тене лучше.

– Хуже, – уточнил Стивен. – Но так ужполучается, что мы, американцы, всегда сочувствуем бедным и угнетаемым. Хотя яэтих арабов вообще загнал бы в трудовые лагеря, пока не научатся уважать труд,науку, ученых людей. И выпускал бы в мир только после тщательного экзамена.

Теодор захохотал снова:

– Кто знает, может быть, так и будет?

– Да уж, – согласился Стивен, – мир прежнимснова не будет, это точно.

Он заметил, что Теодор посматривает на него несколькоревниво. У Теодора не меньший послужной перечень побед и успешных операций натерриториях чужих стран, но ему поручили, как объяснили наверху, самую сложнуюзадачу, весьма отличающую его от остальных командиров отрядов. Ему поручено незахватывать, не взрывать, не блокировать выходы из казарм, а всего лишьобеспечить защиту тех американских граждан, которые работают по контрактам сизраильскими фирмами. Массовый отъезд перед началом боевых действий вызвал бысерьезные подозрения израильских властей, так что под разными предлогами онначал убирать от опасных мест только тех, кто располагается в непосредственнойблизости от казарм или точек, где могут возникнуть жаркие схватки.

Предупредить никого нельзя, кто-нибудь из этих гражданскихболтунов тут же поделится новостью со своими израильскими коллегами, дабы ихтоже уберечь от опасности, а это значит, тут же станет известно МОССАДу.Появиться в нужное время в нужном месте необходимо уже с началом боевыхдействий, все объяснить и дальше охранять от возможных грабителей и мародеров,что неизбежно появятся как среди арабов, так и среди самих израильтян.

Понятно, Теодор жутко завидует остальным, но еще Дугласперед отлетом убедил его, что заслуги военных, охраняющих важных гражданскихлиц, приравнены к участию в боевых действиях. И потому боевые награды онполучит наравне с теми, кому предстоит захватывать командные центры, казармы,аэродромы, штаб-квартиру МОССАДа и элитных десантных подразделений.

– Какие новости? – поинтересовался Стивен.

– Ничего интересного, – отмахнулся Теодор. –Фестивали, концерты, уличные шествия… Лучше я вас отвезу на одну виллу вокрестностях города, там в самом деле повеселимся.

– Когда?

– Я дам знать, – ответил Теодорпокровительственно.

Стивен усмехнулся, протянул руку. Они звонко хлопнулиладонями, у обоих широкие и твердые, как весла, Теодор подмигнул, повернулся,Стивен наблюдал, как он уходит беспечной походкой скучающего туриста, а пальцыуже дергаются, тянутся к мобильнику.

Едва Теодор скрылся за углом, Стивен приложил к ухумобильник, далекая мелодия ласкающе напоминает о морском прибое и жарких ласкахна пустынном пляже, затем мелодия оборвалась, строгий голос произнес с едвазаметной насмешкой:

– Отоспался, турист?

– И снова готов в бой, – ответил он бодро. –Как ты насчет вечера? В смысле, пообедать вечерком?

– Пообедать или поужинать? – переспросила она.

– Ну что ты такая зануда, – ответил он. –Просто вкусно поесть. И чего-нибудь выпить.

После паузы она сказала:

– Мне еще четыре часа на работе… нет, уже три…

Он взглянул на часы:

– Значит, в двадцать один сорок?

В мобильнике послышался мягкий смех.

– Здесь, в Израиле, существует такая единица измерениявремени, как «между одиннадцатью и шестью». Ладно, дикий человек, я сама тебепозвоню, когда освобожусь. Ты ведь более свободен?

– Как птица, – заверил он. – И не знаю, кудасебя деть.

– Я позвоню, – пообещала она.

Связь оборвалась, он старался убедить себя, что в ее голосепрозвучала нежность, такая непривычная для женщины ее яростного типа.

Посреди улицы медленно проехал армейский джип, такой нелепыйи непривычный, но это если в американском городе, но здесь это норма, как и то,что у патруля автоматы в руках, готовые в любой миг выплюнуть длинную очередьраскаленного железа. Молодые парни с хмурыми напряженными лицами всматриваются вбеспечных людей, с ними немолодой сержант с суровым лицом. Что-то подсказалоСтивену, что этот прошел не одну войну, здесь их было несколько, не считаяразных стычек и конфликтов с вооруженными отрядами террористов.

Как они здесь живут, мелькнула мысль. Здесь же ежедневногремят взрывы, обстреливают машины, в мусорных баках находят гранаты ивзрывпакеты, а люди ведут себя так, словно находятся в Париже позапрошлоговека, когда и слова такого, как «террорист», не существовало.

Внезапно мелькнула мысль, дикая, невероятная, но из-заабсурдности не пожелавшая покинуть мозг: а не сценарий ли это самих сионскихмудрецов, что все века стараются держать этот народ в постоянном напряжении?Ведь только так цементируется нация, так человек не расслабляется в бесформенноетесто, а то и просто говно, во что превратились когда-то сильные и суровыенароды Европы. А здесь «сначала о родине, а потом о себе»…