для богатых, между прочем, а твоя мочалка очень даже симпатичная и стильная. Кстати, я её у тебя по магазинам ходить приватизирую.

— Слушай, приватизатор, давай быстрей садись в машину и поехали, — весело посмотрев на разболтавшегося Антуана, шутливо ответил Майозубов.

Берлин удивительно лёгкий, зовущий к творчеству город, по крайней мере, так показалось Аристарху. Такси неторопливо ехало вдоль набережной какой-то небольшой реки, а живописные окрестности требовали, чтобы поэт по ним прогулялся. Ника и Антуан моментально сошлись по интересам и смеялись всю дорогу, а Майозубов удивлялся плотной волне вдохновения, нежданно снизошедшей на него. Впрочем, стихи, которые выдало сознание, были лишены романтики и носили несколько революционный характер:

Сердца молодых и ярких,

Стучат исключительно в такт,

Расслабьтесь — либералы,

Вас трахает пролетариат.

Поэт на секунду представил себя Маяковским и широко улыбнулся, так как не верил ни в какие революции и «измы». Что бы не строили люди, они будут создавать рай для одних и ад для других, — печально подумал Аристарх, глядя на очертания мелькающих в окне такси исторических зданий.

— Антуан, скажи мне, ты либерал? — неожиданно даже для себя, задал вопрос Майозубов.

— Батюшки святы, ты сам знаешь кто я и, к моему большому сожалению, совершенно, этого не ценишь.

— То есть, ты совсем не мечтаешь о цветных революциях?

— Аристарх, вот, что ты загнался со своими революциями? Я приехал сюда погулять и повеселиться и это единственное, чего мне по-настоящему хочется, а из цветного мне нравится только радуга. Вот пока гостиницу тебе подбирал, одного старого знакомого нашёл, он тоже сюда приехал время хорошо провести, так что теперь сиди тут молча, и не завидуй.

— А тебя, Аристарх, между прочем, только что бросили, — смеясь, резюмировала речь Антуана Ника.

— Заплевали поэта нелюди, никакой справедливости в подлунном мире, — с деланной серьёзностью, проворчал Майозубов.

На заселение Антуана в «Софитель» ушло не более десяти минут, Ника, успевшая сдружиться с жизнерадостным геем, убежала смотреть разрекламированный тем чудо-номер, а Аристарх с удовольствием расположился на веранде у входа в и заказал чашечку чёрного кофе. Он сидел и думал о том, что ему важны смыслы, а не формы, но проблема состояла в том, что смыслы — тоже формы, если так можно выразится — формы идей. Почему-то сразу вспомнился Кант, который, вероятно, считал, что все материальные радости мира — пустое и поэтому замкнулся в узком пространстве повседневного суетного бытия и даже, если верить его современникам, так и не сходил на море, плескавшееся всего в паре-тройке километров от его дома. Но, если философ может себе позволить быть чуждым страстям, то поэт без них просто не существует.

Ника спустилась минут через пятнадцать, и они неторопливо пошли в её любимый ресторан, находящийся поблизости. Поэт любовался исторической частью города, думая над тем, как тут проходила жизнь в разные времена и эпохи.

— А Антуан довольно смешной и очень деловой, и он, кстати, предложил мне прошвырнуться с ним по магазинам, — как бы между прочем, сказала Ника.

— Прекрасно, ты же сюда именно за этим и приехала, а он тут, наверное, много чего знает.

— То есть, ты не против, если после обеда он меня у тебя заберёт?

— Конечно, не против — развлекайтесь.

— Скажи, Аристарх, а почему ты так не любишь либерализм?

— Понимаешь, Ника, к либерализму я отношусь спокойно, если иметь ввиду его в изначальном виде.

— Что ты имеешь ввиду?

— Да всё просто, либерализм — всего лишь гарантированное государством право на частную собственность.

— Ну это очень уж узко, а как же свобода и права человека, например.

— Думаю, что и свобода и права человека в либеральном обществе — скорее миф.

— А как же права секс-меньшинств, если брать того же Антуана, ему же очень не просто.

— Знаешь, Ника, давай так — либеральные идеи отдельно, а педики отдельно…

— Почему же?

— Да потому что для защиты прав любого члена общества существуют законы и они защищают всех независимо от их пристрастий или ориентации.

— Но законы не всегда могут защитить человека.

— Всё несовершенно, и это твоё «могут не защитить» относится ко всем, а не только к гомосексуалистам.

— Но, возможно, либеральные общества чуть больше защищают людей.

— Знаешь, я вижу всё немного иначе, на мой взгляд тут не идёт речи ни о какой защите в принципе. Ведь, чтобы защитить человека достаточно принять необходимые законы и требовать их исполнения, а то, что делают сегодня очень похоже на поиск и привлечение новых адептов в глобальную секту.

— Ещё мировой заговор вспомни — просто смешно.

— К сожалению, не так уж и смешно, вот мы находимся в стране, которая болела нацизмом, когда-то тут у людей измеряли форму черепа, для того чтобы признать достойный ли тот член общества или второй сорт. Современная либеральная мысль пошла дальше фашистов и разделяет людей не по форме черепа, а по принадлежности. Сегодня, например, гомосексуалистов противопоставляют гетеросексуальным парам, завтра противопоставят жирных худым и так до бесконечности. Нас стали измерять по нашим вполне естественным отличиям и бесхитростно противопоставлять друг другу, помнишь знаменитое: «Разделяй и властвуй».

— Аристарх, ты говоришь очень странные вещи, на мой взгляд, все хотят, как лучше.

— Мои слова звучат действительно странно, но, к сожалению, — это правда, ну, а кто чего хочет неизвестно. В конце концов не зря же написано, что благими намерениями выстлана дорога в ад.

— Почему-то нет желания соглашаться с твоими аргументами, но я подумаю, и у меня, наверняка, будет что-то новое в защиту либеральных идей.

— Но только после секса, иначе я не согласен на такие серьёзные темы для разговоров, — грустно отшутился Майозубов.

— А вот это уже эксплуатация, — рассмеялась Ника.

— Почему же эксплуатация, женщины для меня исключительно Музы, а Музы — это чистое вдохновение, так что никакой эксплуатации тут нет и не может быть. Не забывай, я прежде всего поэт…

Глава десятая. Аркаша Розенбойм.

Когда довольный Антуан суетился с заселением, Майозубов сделал одно удобное приобретение — нашёл на стойке регистрации карту города для туристов. Ему хотелось прощупать пространство Берлина изнутри, неторопливо пройтись по улицам, рассматривая незнакомых людей, дома, заглянуть в таинственный парк Тиргартен и, в конце концов, найти ту набережную, которая ему так приглянулась из окна такси. Ресторан, который разрекламировала новая Муза, не произвёл особого впечатления, включая еду, которая показалась в общем-то обычной.

Ника, насладившись обедом и бокалом холодного белого вина, безмятежно направилась на шоппинг с Антуаном, а гениальный поэт, пройдя через Бранденбургские ворота, побрёл в сторону Курфюрстендамма. Прогулка оказывала благоприятное чуть философское воздействие, отчего