– Возьми!

Она слышала, как говорит эти слова: «Возьми меня, давай, возьми меня», а потом и другие, вульгарные, грязные, ей хотелось грязных, сбивающих с толку слов, всех тех, которые ей не удавалось сказать отцу своих детей. А тут они срывались с языка залпами, сами собой, словно она вновь пустилась в подростковые провокации, когда ей нравилось делать вид, будто запросто соглашается пойти с мужчиной гораздо старше нее. Словно в ней проснулась семнадцатилетняя искусительница, принимавшая в злачных местах ухаживания бог знает от кого и позволявшая соблазнять себя всегда самому зрелому, поскольку ничто тогда не казалось ей более эротичным, чем на глазах у подружек предложить свои семнадцать лет тридцатилетнему мужику. Этот мужчина, сам того не сознавая, пробудил в ней все те ее качества, которые она запрятала слишком глубоко – эту дерзость, это полное пренебрежение к соблюдению приличий, это неистовое желание, весьма далекое от легкомысленных и бодрых планов, управлявших ее жизнью.

Кто-то провез через двор чемодан на колесиках – было слышно его раздражающе ритмичное постукивание по брусчатке. Аврора подумала было о Ричарде, но потом решила, что это, наверное, вселяются жильцы на неделю, ей больше не хотелось слышать этот звук. И тогда она толкнула мужчину к не очень большой постели, они упали на нее со страшным грохотом. Оказавшись на нем, она смотрела сверху вниз на этого самоуверенного атлета, который уже ничего не контролировал, ее забавляло опережать его. Она задрала юбку, чтобы сесть верхом на его член и поиграть этой властью, подвергнуть его пытке, помучить его твердый член, потереться о него. Она прекрасно видела, что это его потрясло. Аврора провела рукой по своим трусикам, и не удивилась, обнаружив, что они стали влажными. Она хотела ощущать его внутри себя целиком, но сначала намеревалась потереться о него. Тонкий хлопок ее трусиков только добавлял возбуждения, полоска ткани врезалась ей между губ, не позволяя ему добраться до них. Она поджидала момент, когда он выпрямится, когда напряжет спину и поднимется, словно упавший конь, увлекая ее этим движением, она провоцировала его, подводила к этому, не хотела, чтобы он был кротким и послушным. Аврора больше не могла выносить его податливость, но не могла ему этого сказать, должно быть, он заметил это, чуть-чуть, по его лицу промелькнуло замешательство. И он в самом деле выпрямился, привстал, подхватив ее, словно перышко, она ухватилась за него, а он перевернул ее, чтобы довольно резко бросить на покрывало, и попытался войти в нее, но наткнулся на натянутые трусики. Тогда он опустил ткань и проник в нее, забыв обо всем на свете, для них обоих это было прыжком в пустоту. Она забыла всякую благопристойность и про запах остывшего табачного пепла, которым наверняка пропитались ее волосы, она сегодня много курила. Забыла про липкий пот у себя под мышками, она была залита новым горячим по́том. И вдруг услышала собственный голос: «Сильнее». Губы шептали это сами, без ведома Авроры. Людовик был над ней, а под ней пружинил матрас, и она была захвачена этими двумя движениями. «Сильнее», – опять сказала она. Авроре хотелось пылко бросать ему слова. Тело Людовика было огромное, как у дикого зверя, он словно пожирал ее. Его руки будто ограждали ее от всего мира. Она по-прежнему сжимала его ягодицы, обнаженные на сей раз, вонзала в них ногти, чтобы он входил в нее еще сильнее. Сквозь шум дыхания Людовика Аврора услышала, как он что-то сказал ей, но не поняла, не поняла ни слова. Он обхватил ее голову руками, его широченные ладони закрывали ей уши, она ничего не слышала. И тут ее поразил страх, словно она только сейчас осознала – эти толчки внутри нее, которые будили множество фантазмов, реальны. Все зашло слишком далеко, она содрогнулась от осознания, страх заставил ее опомниться, страх как перед случившейся аварией – тяжелый и живой. Аврора резко остановилась. Людовик пристально посмотрел ей в глаза: «Что случилось?» Она не осмелилась сказать. Дело в том, что он не надел презерватив, она об этом не подумала, они об этом не подумали. Он не надел презерватив, а она не осмелилась признаться в парализовавшем ее страхе. Она уже два года не принимает противозачаточные таблетки, ей было стыдно, но она не посмела признаться этому мужчине, что они с Ричардом уже не занимаются любовью. Если она забеременеет, это будет кошмар. В одну долю секунды она почувствовала, что ее будто окружили, и она уже видит, что все они, ее муж, дети, пасынок Виктор и даже Вани, будут где-то говорить: «И к тому же они не надели презерватив!..» Этот образ был так ужасен, что она заплакала. А ее лицо все еще было зажато в ладонях этого титана. Людовик смотрел на Аврору, ничего не понимая, и продолжал сжимать ее в своих объятиях. А она цеплялась за него, как за чистокровного жеребца, который только что скакал так быстро, что скинул ее из седла. Она цеплялась за него, чтобы сказать – все хорошо. Ей так хотелось, чтобы он поговорил с ней. «Поговори со мной, поговори…»

Она давно не курила в постели, лет десять точно. У него были красные «Мальборо», раньше она тоже такие курила, пока не перешла на совсем тонкие и легкие сигареты. Дымить в закрытой комнате значило вспомнить о запретных удовольствиях юности.

– Кто ты?

– И как ответить на этот вопрос?

– Помоги мне!

– Но я же здесь.

– Нет, помоги мне понять, кто ты.

– Я человек, который курит в своей квартире.

– И ты даже окна не открываешь, чтобы проветрить.

– Точно. Хотя вообще-то я их частенько оставляю приоткрытыми, мне всегда жарко по ночам. Так вот и живу тут, в двушке, напротив тебя, и когда ты стучишь в мою дверь, я здесь.

– Ты здесь один живешь?

– А ты как думаешь?

Она окинула взглядом комнату, а заодно и соседнюю гостиную, между ними даже двери не было.

– Но ты видишься с людьми, у тебе есть друзья, профессия?

– Слушай, тебе не кажется, что немного резковато от секса сразу переходить к допросу?

– Извини, но мне вдруг стало страшно, я испугалась. И к тому же ты не надел презерватив, я просто испугалась, вот и все.

– Буду с тобой честен, у меня их нет.

– Презервативов?

– Я потерял жену три года назад и с тех пор не… в общем, так никого и не встретил, вот.

Аврора не знала, как ей реагировать на эту фразу, которую только что услышала. В конце концов, она была отражением ее собственного страха. Она сама захотела, чтобы они поговорили, но вдруг, оказавшись перед тем, что он ей сказал, она не знала, как это подхватить, как продолжить разговор. А главное, не хотела его просить быть поточнее, еще меньше хотела знать, как именно он потерял свою жену, которая вдруг обрела существование здесь, в этой никакой комнате. Вот уже обрисовалось новое присутствие, проскользнуло в безликое помещение. Но тут Аврора перестала испытывать страх, вдруг почувствовала себя на равных с этим совершенным незнакомцем. Положила сигарету в пепельницу на прикроватной тумбочке, в последний раз она видела пепельницу рядом с постелью в комнате ее отца двадцать лет назад, еще до того как он бросил курить, потом такое больше не повторялось. И только этот мужчина, взявшийся бог знает откуда, тип с ногами длиннее, чем его кровать, делает то же самое. Она заключила его в объятия. Ей хотелось быть легкой, чтобы растормошить его, оживить атмосферу.