– Мсье Кобзам, мы поступим по-простому: на этой стадии Аврора Десаж, представляющая здесь свою марку, уже не спрашивает вас, когда вы ей заплатите, но требует, чтобы вы заплатили сейчас.

– Знаешь, мой мальчик, я вижу, что ты новичок в бизнесе, но если однажды тебе случится пристроить свои вещи у Колетт, или у Харродса, или даже у Джойса в Гонконге, чего я тебе, к слову, искренне желаю, знай, что они заплатят тебе не через девяносто дней, а увеличат этот срок в три раза и рассчитаются только через год, через год, слышишь?!

– Во-первых, я тебе не мальчик, а во-вторых, пусть через год, но они хотя бы платят… Зажать товар, чтобы потом продать его втихаря – в этом они не сильны, для этого надо быть настоящим говнюком.

Кобзам вскочил, бросив свою сигару мимо пепельницы.

– Да кто ты такой, чтобы так со мной разговаривать?

В свой черед поднялся и Людовик; оба застыли перед своими сиденьями.

Тогда Аврора тоже встала и потянула Людовика за рукав, побуждая его снова сесть.

– Нет, Жан-Луи, Людовик, погодите, нам всем надо успокоиться…

– Аврора, понятия не имею, с кем вы работаете, но я вас считал более утонченной женщиной, остерегитесь, Аврора, Париж – маленький мирок. Ваши новые методы меня глубоко разочаровали.

– Не выворачивай все наизнанку, это ведь ты ее надуваешь!

– Нет, Людовик, погоди…

– Если вы надеялись произвести на меня впечатление, явившись сюда с этим головорезом – а как его еще назвать, если он так себя ведет? – то, быть может, вы считаете, что он меня напугал?

– Нет, Жан-Луи, я пришла вместе с Людовиком, потому что он нам помогает с трудными делами.

– Ну что ж, так вы быстро сгорите, предупреждаю вас… Чего вы хотели, отрезать себя от Азии, так что ли?

– Я пришел говорить не о будущем Азии, а о девяносто двух тысячах евро…

Людовик бросил это с холодным бешенством и, не сумев удержаться, грохнул по столу кулаком.

Кобзам крутнулся в своем кресле, намеренно повернувшись к ним спиной. Слышалось только легкое урчание кондиционера, приносившее в ситуацию некоторое успокоение, но временное, поскольку оно могло привести только к новой стычке. Людовик первым нарушил тишину, спокойно спросив:

– Так что за махинацию вы затеяли с Фабианом?

– Аврора, вы не могли бы оставить меня наедине с вашим другом?

– Нет, Аврора главная в этом деле, так что, если у вас есть что сказать, вы должны обращаться к ней…

Кобзам резко повернулся и, высокомерно глядя на Людовика, бросил ему:

– Я хочу сказать тебе пару слов наедине, тебя это пугает?

– Я всего лишь сопровождаю Аврору, так что мы останемся оба.

– Если собираешься перед нами изображать робкого воздыхателя, в твоем-то возрасте, то избавь меня от этого!

Он обогнул свой стол и приблизился к Авроре, чтобы проводить ее к двери.

– Аврора, я всего лишь хочу сказать вашему другу одну вещь, одну-единственную, и предпочел бы сделать это с глазу на глаз, если позволите.

Аврора, уязвленная неожиданным тоном, который приобрела эта встреча, без колебаний вышла из кабинета. Кобзам снова сел, соединив руки, выдержал взгляд Людовика, который пристально на него смотрел, показывая этим, что не позволит себя впечатлить, и после долгого молчания спокойно спросил его:

– Ну и какого черта? Что у тебя общего с такой женщиной?

Людовик не предвидел эту шпильку и не ответил.

– Ты хоть видел себя в зеркале? В твоем блейзере круизного адмирала и грошовой рубашке? Неужели, напялив при этом кеды и джинсы, ты хоть на секунду допускаешь, что вы с ней на одном уровне? И еще хочешь меня убедить, что работаешь в модном бизнесе, хотя ты и мода… ты в ней как бельмо на глазу, даже восьмилетняя балеринка увидит, что никогда ноги твоей не было ни в одном ателье, где делают моду…

– И что дальше?

– А то. Неужели ты не въезжаешь, что эта баба просто пользуется тобой? Я не знаю тебя, парень, но сразу же врубился, ты такой же псих, как и я, только самого низкого сорта, совсем поля не видишь…

Людовик принял решение невозмутимо выслушать этого типа, чтобы понять, как далеко тот способен зайти.

– Ты не на высоте, старина, погляди на себя… Ты и в самом деле думаешь, что она увлечется таким типом, как ты, ты же выглядишь как неотесанный пентюх, она явно не для тебя и просто водит тебя за нос, поверь мне, ты об этом еще пожалеешь…

– Незачем менять тему, я здесь для того, чтобы навести порядок в ее делах…

– Да ты к тому же держишь меня за идиота… Согласись, ведь ты держишь меня за идиота? Хочешь убедить меня, что работаешь с ней, хотя я наверняка знаю, что ты просто пялишь ее, и у меня даже есть доказательства этого? Значит, ты точно принимаешь меня за идиота, верно, и мы теперь на равных?

Людовик не подал вида, но для него это оказалось полной неожиданностью: быть может, этот тип видел их в зале ожидания? Теперь он сам потерял твердую почву под ногами.

– Вот что я тебе скажу, Людовик Барер, я тебе желаю одного: никогда больше не слышать обо мне, хотя ладно, никогда больше не видеть меня, потому что предупреждаю: в твоей дурацкой затее обнаруживается попытка запугивания, угрозы и даже незаконное присвоение должностных полномочий, самозванство одним словом…

– Да неужели? А почему уж тогда не шантаж и вымогательство денежных средств?

– Не поверишь, как ты удачно выразился… Ведь ты, конечно, явился в мой кабинет, думая, малость меня подрастрясти, но тут, мальчик мой, ты совершил грубую ошибку. Видел трех ассистенток, которые отмечают имена посетителей, заметил две камеры у них за спиной? Так вот что я тебе скажу: если сегодня вечером я сломаю ноготь или завтра поскользнусь на лестнице, я заявлю, это твоя работа, уловил? Попытка угроз и принуждение, сам посмотришь в уголовном кодексе, за один только твой номерок с запугиванием я могу напустить на тебя свору адвокатов, чтобы ты выплевывал мне свою минимальную зарплату вплоть до самой пенсии, слышишь меня? И поверь, если через две недели у меня появится синяк, я опять скажу, что это ты… Я тебя раздавлю, если захочу, я тебя раздавлю.

Выехав с автостоянки и снова оказавшись на свежем воздухе, Аврора почувствовала, что не в силах еще раз проехать через весь Париж. Во всяком случае, не сейчас. Напряженные встречи у нее случались и раньше, с поставщиками или с банкирами, наэлектризованные заседания, где говорилось, что будущее ее предприятия держится на волоске, так что она уже переживала пики напряжения, но никогда до такой степени. Эта оказалась наихудшей в ее жизни, с перебранкой, грубость которой поразила ее, она чувствовала себя оскорбленной, униженной, тем более что пережила это в присутствии недавно встреченного мужчины и перед которым теперь раскрылась в свой наихудший день. Они оба были вынуждены буквально купаться в жестокости, и она убеждала себя, что это нехороший знак, это не принесет им удачи.