А Людовик если и пришел на эту встречу, то главным образом ради того, чтобы быть с ней, ради необычности этого украденного момента. При этом он в самом деле хотел посмотреть на физиономию этого типа, убедиться, был ли тот и впрямь подонком, как она ему описывала, или всего лишь барыгой, с которым ей надо было держать ухо востро, застраховать свой товар и не играть в доверие.

Лифт двигался гладко, как по маслу, и, странное дело, останавливался через каждые два этажа. Но, поскольку никто не входил и не выходил, он продолжал ехать дальше, на 46-й этаж. Перед входом в офисы открывалась широкая и очень длинная стойка приема посетителей, за которой сидели по меньшей мере три ассистентки. Одна из них впустила Аврору с ее сопровождающим в зал ожидания – огромное помещение в неороманском стиле, довольно помпезное и дурного вкуса, но предлагающее невероятный вид на весь запад Парижа, куда уходила гроза. На Людовика эта непривычная, может, излишне вычурная роскошь произвела довольно сильное впечатление. На стене висела странная карта мира, по виду старинная, нарисованная китайской тушью; ее странность состояла в том, что в центре помещалась Азия, а Франция была отодвинута куда-то на задворки, в верхний левый угол, сослана на другой конец света. Компания явно занимала весь этаж. Пока он не знал, с кем имеет дело, но заметил две камеры над стойкой приема; по всей видимости, хозяин был человек с размахом, и даже если он подонок, то подонок высокого полета. Людовик на мгновение заколебался, главным образом потому, что не был официально уполномочен, и здесь ему нечего было делать, кроме как помочь этой слишком красивой женщине с чарующим взглядом, которая снова взяла его за руку. В нем все переворачивалось от порхающего взгляда этих черных удивленных глаз, которые продолжали пристально на него смотреть, а потом переносились в другое место, избегали его, словно были уже совсем далеко, два проворных и нежных мотылька, которых ему хотелось поймать.

Они сели на большой диван. Аврора была всего в нескольких сантиметрах от него в этом глубоком кожаном кресле, он любовался ее ногами, которые блестели под телесным нейлоном, напоминая теневой мираж. Юбка стала еще короче из-за того, что она сидела, как совсем недавно в машине. Он ежеминутно делал над собой усилие, чтобы не положить туда руку, не прикоснуться к этим изящным и крепким, уже отведанным бедрам, к этим целованным ногам, которые не шли у него из головы, к ее киске, вкус которой до сих пор оставался на кончике его языка. Пикантное острое желание прикоснуться к губам Авроры, которые были как мякоть японской хурмы. Чувствуя ее рядом с собой, ему хотелось уткнуться лицом в ее шею, упиться ее запахом, насладиться ее кожей. Она выпрямилась, чтобы посмотреть ему в глаза, и прочитала там все, о чем он думал, но сейчас был неподходящий момент.

Прошло десять минут, а к ним все еще не пришли. Людовик встал, ему хотелось курить, двигаться, делать что-нибудь. Дольше сидеть рядом с этой женщиной, которую он видел так мало, сидеть, не имея возможности ни крепко обнять, ни коснуться, было пыткой. Хватило того, чтобы их взгляды встретились, и обоих обуяло беспокойство. Аврора сделала ему знак снова сесть на место, протянула ему руку, он взял ее и оба стиснули свои ладони, пока не стало больно, и все это ради того, чтобы не овладеть друг другом прямо здесь, на этом шикарном глубоком диване. Людовик избегал смотреть на нее, но высвободил руку, которую она держала, и просунул ей между бедер, которые она благопристойно держала скрещенными. Ладонь проникла глубже, Людовик ощутил тепло и дерзко скользнул указательным пальцем до самого шва колготок, до складочки в промежности. Было невозможно сопротивляться теплу ее раскаленного лона. Аврора посмотрела Людовику прямо в глаза, потом, немного разжав ноги, откинула голову назад. И тогда он без единого слова провалился рукой ей под юбку, округлым жестом наполнил свою горсть и сжал. Она содрогнулась от сладостной боли, схватила обеими руками руку этого мужчины, чтобы сдержать ее натиск, удержать ее в себе. Аврора хотела ощущать этого мужчину как можно глубже, хотела, чтобы он, взломав все преграды, проник в нее. Она хотела снова касаться этих мощных мускулов. А самым возбуждающим было то, что она знала, этот мужчина способен на то, чтобы взять ее прямо здесь, наплевав на все вокруг. Готов заняться с ней любовью, словно весь мир вокруг исчез. Аврора прекрасно поняла, что Людовик был застенчив, но способен на все. И тогда она еще больше раздвинула ноги, чтобы ему было удобнее ласкать ее, Он пытался порвать нейлон, проделать в нем дырку и просунуть туда указательный палец, чтобы его рука могла свободно касаться ее клитора. Но ему это все никак не удавалось, а ее это забавляло – несколько граммов нейлона стали препятствием для колосса. Тогда Людовику в голову пришло чистое безумие. Он наклонился к Авроре, согнул свое длинное туловище и опустился перед ней на колени. Он набросился на нее диким зверем, откровенно уткнулся головой меж ее бедер, обезумел, и это чуть не свело ее с ума. Она кинула взгляд на дверь, которая по-прежнему была закрыта, молясь, чтобы та не открывалась подольше. Аврора могла бы оттолкнуть его, но его губы уже нашли ее киску, и через ткань он целовал ее губы, словно впиваясь в апельсин и всасывая в себя его сок, из-за которого плод становился еще более желанным. Он был сумасшедшим, а она пленницей самой себя, она не отрывала взгляда от двери, а ее тело было полностью сковано путами сладострастия. Он с легкостью развел руками ее бедра и держал их раздвинутыми, покорными, она уже не могла больше шевелиться, а от прикосновения этих губ, боровшихся с нейлоном колготок, ей было так хорошо. Его губы – самая нежная плоть этого атлета с мощным телом и непредсказуемыми порывами, – прижатые к ее лону, их удивительная мягкость, их вкус, который она помнила и вновь захотела ощутить на своих губах. Она наклонилась и припала к ним, потом присоединилась к Людовику у подножия длинного черного дивана. Теперь они оба стояли на коленях, на толстом ковре, а у них за спиной раскинулся Париж. Закрывая глаза, Аврора снова постаралась сосредоточиться на двери, главное, чтобы та не открылась. Но Людовика, похоже, это ничуть не заботило, казалось, что, даже если бы их застали в этой немыслимой позе, за этим безумием, его это совершенно не смутило бы. Именно к такому безумию этот мужчина и приглашал ее, обещал взять ее с собой – в бессознательность, куда ей хотелось последовать за ним.

Вдруг из коридора донеслось хлопанье дверей, послышались голоса. Людовик сразу же сел на диван, а когда Аврора встала, чтобы одернуть юбку, у нее закружилась голова и ноги стали как ватные, так что она не двигалась с места, чтобы не упасть. Людовик взял ее за руку и помог сесть. Она оторопело посмотрела на него, словно желая сказать: «Да что же ты со мной сделал?» Он старался прийти в себя, делал короткие выдохи, как прыгун в длину, регулирующий дыхание перед прыжком, он ничего не хотел показать, но тоже был потрясен, впрочем, он резко встал, когда дверь открылась и перед ними появился Кобзам. Аврора почувствовала, что их появление вдвоем стало для него сюрпризом: он собирался встретиться с ней, однако никак не ожидал наткнуться на постороннего типа, и это сразу сбило его с толку. Но пока, убрав с лица фальшивую улыбку, которой намеревался все подсластить, он обратился к Авроре с рефлекторным и довольно комичным вопросом: