свалившейся на её шею ужасной долей. Если бы только она могла хоть чем-то помочь другу в то нелёгкое тоскливое время, но им оставалось только кое-как переживать утрату вместе, отверженно не принимая в сердце ничего, кроме загнанной скорби. — Жаль его, ему так тяжко с этим синдромом выжившего.

— Синдром выжившего? — новый неблагозвучный термин заставил Лойс гадко забеспокоиться. Даром что Даглас дурачок, он ещё и головой ударился?.. Второй раз?.. Она нетерпеливо повернулась к Ноне с яростным вопросом в глазах.

— Это такое постоянное чувство вины за то, что не смог кого-то спасти. Особенно своих близких, — отстранённо объяснила врач, неторопливо выливая на макушку сироте ещё одну порцию воды. Чувства Дагласа по-наивному очаровательны, но они приносят ему столько отвратной боли от уже порядком зыбкого прошлого, что лучше бы они пропали, как страшный сон. — Вот он и старается всем помочь, всех приютить, обогреть… Он однажды мне сказал, как ему плохо знать, что где-то есть кто-то грустный, беззащитный и одинокий.

— Значит… он даже меня любит? — приподнятым тоном подытожила Лойс слова, которые уже давно упорно пробили ей все мысли и рьяно просились на язык, ожидая такого невозможного и прекрасного до состояния счастливого шока подтверждения. Девушка знала ответ, но всё равно радостно встрепенулась, когда Нона кивнула с доброй усмешкой на лице:

— Ещё как.

И всё-таки её любят. Безвозмездно и от всего сердца.

Наверх Лойс бежала со скоростью пушечного ядра и впрыгнула в комнату первее Ноны, хотя едва ли знала, где искать Дага. Ей казалось, что за те полчаса, что она с женщиной невинно болтали в ванной, печник мог уже три раза задохнуться.

Как можно допустить такое и вообще оставить его одного?.. Он её никогда так не бросал.

Девушка не могла осознать, как внезапно её раздражение и недоверие сменились на тревогу и что-то странное, невесомое и до дрожи мягкое. Но… это новое чувство, хоть и неудобное, нравилось ей, ведь теперь она не боялась.

Даглас лежал на большой двуспальной кровати в комнатке, где едва помещался узкий шкаф и одна табуретка. Из открытой створки окна веяло одичалым холодком, со свистом, крадущимся внутрь.

Печник скрестил руки на голой груди так, что ему только цветов кругом не хватало, чтоб преставиться; дым из его рта тёк тёплой худенькой струйкой, поднимаясь слабыми рывками в потолок. Когда возле постели послышались торопливые шаги, он чуть поднял голову и бодро, насколько мог, улыбнулся потеряшке и поднял руку в приветственном жесте.

— Всё нормально? — участливо спросила друга Лойс, аккуратно садясь на свободном краю кровати, чтоб не испортить матрас.

— Да, как лёг полегче стало, — Даглас сподобился снять с рогов шарф, и показались растрёпанные чёрные локоны и осунувшееся щетинистое лицо на тонкой шее. Так как девушка раньше не видела печника без верхней одежды, она удивилась тому, как он хрупко и изящно выглядит, даже при том, что изнутри он тяжёлая металлическая машина.

— Ты крови не боишься? — поинтересовалась мимоходом Нона, входя вслед за девочкой с увесистым чемоданом в руках. Она села на табуретку с другой стороны кровати и откинула крышку, обнажив дно, полное любовно разложенных по отделам хирургических инструментов.

— Не-а, — честно ответила Лойс, пережившая слишком суровый опыт, чтоб волноваться о такой мелочи, как открытые раны и вязкие лужи по полу. Уж тем более, когда им рассказывали о недавней нашумевшей гражданской войне — «Громогласной», и сколько крови враги церкви вытрясли из невинных детей, нервы закалились, как стальные трубы.

Даглас заметно занервничал, с наивной надеждой распахнув глаза так, что в них можно гнезда вить; он до панических припадков ненавидел кровь, и больше всего — операции внутри механизма, которые ему, хоть и с завидным мастерством, часто проводила подруга.

— Может не будем? — прохрипел мужчина, чувствуя, как его нервы ошалело дёргаются, словно кто-то нещадно оттягивает струны и со всей бесчеловечностью хлещет ими по мозгам.

— Извини, — развела руками Нона, подняв брови, мол, ничего не поделаешь, — иначе я тебя самолично убью.

Это показалось Дагласу всё же худшим исходом из возможных, и он смиренно закрыл глаза, такой невыразимо печальный, словно и правда умер в ужасных муках. Он знал, что с виду такая отстранённая и грубая женщина абсолютно не любитель шутить, профессия обязует, но доброта всё равно берёт своё.

За это он её и уважал. За холодной твердыней скрывалось чуткое тепло.

Нона натянула на руки тёмные кожаные перчатки и вооружилась скальпелем и коротким металлическим ухватом. Лойс заворажённо следила за её чёткими действиями, никогда раньше понятия не имевшая, как работают врачи. А Даглас страдал, но не подавал виду, хотя невероятно хотелось убежать в истерике.

— Если будет больно заткни рот подушкой, — медсестра уколола остриём ножика кожу на груди Дагласа и, когда упёрлась в ребро, начала медленно и ровно разрезать покров, добираясь до металлических костей. Даглас мужественно свёл брови, хотя они и немного подрагивали, а по виску струились крупные капли пота. Сдерживать порывы болезненного крика ему помогало только то, что рядом, истомлённая выжидательным напряжением, сидела Лойс, и печник больше всего боялся, что она в который раз станет переживать за него.

Нона наклонила голову, прищурилась, разглядывая погнутый цилиндр под рёбрами, который едва дрожал, изображая бурную деятельность. Из днища, толкающего воздух, торчало искорёженное сломанное бревно.

— Зачем ты пихаешь в себя всякую дрянь? — врач крепко схватила зажимом бревно и, расшатав, вытащила из механизма, после чего по-хозяйски открыла дверцу печки на животе Дагласа и положила туда конец ухвата. Несмотря на всё гадкое возмущение и парализующую злость, женщина уже давно поняла, что лекарства от бреда, приходящего иной раз в голову её другу, лекарства нет.

Даглас знал, что пояснять глупые идеи и защищаться от убийственного взгляда подруги у него получается до ужаса плохо, но он что есть мочи постарался, выдав скомканое и тихое от мерзкой неуверенности:

— Через поля до города добраться быстрее на колёсах…

— … быстрее по голове получить за такую дурость, — перебила демона Нона и, вытащив бревно из второго его цилиндра, раскалённым до зловонной копоти и белого света ухватом взялась за первый и вправила его, подождав, пока стенки нагреются. Приходилось подлезать инструментами сквозь кости и горячее до тёмного пара мясо, что