Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В торговых складах Нишапура было так много товаров, что, для отправки их в Мавераннахр мы были вынуждены привлечь всех вьючных животных из окрестных сел. Как обычно, и в случае с Нишапуром, я воздержался от того, чтобы казнить ученых, поэтов, искусных ремесленников и мастеровых, однако я поделил молодых женщин между своими воинами, ибо Аллах сказал, что женщины из побежденных городов (после битвы) являются дозволенной, законной добычей воина.
(Пояснение: Как, должно быть, почувствовал читатель, Амир Тимур толкует веление ислама по своему усмотрению. Между тем Коран гласит, что во время священной войны, которая ведётся против воинствующих кафиров, мусульмане могут брать женщин кафиров в качестве невольниц, наложниц. При этом, следует заметить, что Аялах имеет ввиду язычников, а не последователей единобожия, подобных иудеям и христианам, и в Коране ничего кроме этого не говорится, тогда как Тимурленг при всей своей учености и осведомленности, причисляет жителей Нишапура, которые были мусульманами, верящими в единого Бога, к числу язычников, воинствующих кафиров. — Переводчик.)
Отправка захваченных товаров из Нишапура в Мавераннахр и другие дела, относящиеся к Нишапуру, в том числе необходимость развалить и срыть его городскую стену, вынудили меня задержаться, и я еще целый месяц провел в Нишапуре, после чего возложив на своего сына Джахангира задачу продолжить и завершить срытие стен Нишапура, я отправился в Туе. В Тусе никто не оказал мне никакого сопротивления, и я вступил в город, и никто не был обижен мною. Жители Туса, как и жители Нишапура носили чалму, не пользуясь никаким другим видом головного убора, и я слышал, что чалма распространилась среди других мусульманских стран, включая Мавераннахр, именно из Хорасана, а жители Храсана, в свою очередь, переняли чалму, как головной убор от жителей древней Армении. Мой сын, Шейх Умар, прибывший в Туе вместе со мной, по вступлении в город, обратив внимание на то, что жители говорят на арабском языке и все носят чалмы, сказал: «Разве мы находимся в Хиджазе (т. е. Аравии), ибо все здесь ходят в чалмах и говорят по-арабски?»
Я сказал ему: «Знай же, что в Хиджазе не носят чалм, а если, кто и носит чалму, значит подражает хорасанцам, потому что чалма — это головной убор жителей Хорасана. Что же касается арабского языка, который ты слышишь на улицах этого города — это наследие прошлого, когда арабы владели Хорасаном. В Тусе простой народ (аввам-ан-нас) говорит на арабском языке, а что касается знати и ученых — эти говорят на персидском языке». Часть ученых и знати города Туса пришли ко мне и были изумлены, увидев, что я говорю свободно как по-арабски, так и на персидском языке.
Среди посетивших меня представителей знати был человек, имеющий звание Имам-и Аъзам (т. е. великий имам) и я, затеяв с ним дискуссию и спросил, что наверняка он регулярно совершает намаз. Он ответил утвердительно. Тогда я сказал: «Наверное ты знаешь, что во время намаза следует читать суру Аль-Хамд». Он ответил, что это само собой разумеется. Я сказал далее: «В суре Аль-Хамд в качестве одного из эпитетов Господа упоминается «Малек-и явм-и ад-дини». Знаешь ли ты, что означают эти слова?»
Он ответил: «Они означают — «Властитель дня веры».. Я сказал: «А теперь вообрази, что я — простолюдин и растолкуй мне, что значит «Властитель дня веры?»
Имам-и Аъзам ответил: «Смысл этого аята ясен из содержания самой суры Аль-Хамд и поэтому не нуждается в разъяснении и толковании». Я ответил: «А вот я не понимаю его смысла, и потому разъясни мне, пожалуйста, в чем заключается смысл этих слов». Имам-и Аъзам замолк. В тот момент я сказал ему, что в этом аяте слово «вера» употреблено в смысле «воздаяние, суд», то есть Господь является властителем Судного Дня, то есть Дня, когда каждому будут возданы награда или наказание в соответствии с совершенными им деяниями. И тот день, день воздаяния (т. е. Страшного Суда) бесконечен по своей протяжённости, возможно он никогда не окончится, и так как в этом аяте слово «явм» (т. е. день) по смыслу своему означает «время», а не один лишь день от восхода солнца и до его заката, и поскольку Судный День — есть неограниченное время, то по этой причине в течение всего того времени солнце не восходит и не заходит, а может солнца и вовсе не будет, и никто не может предвидеть когда наступит «День веры» или «День Страшного Суда», и потому, все что утвеждают по этому поводу, помимо того, что изложено в самом Коране, является выдумкой.
Имам-и Аъзам с изумлением внимал моим словам, затем он спросил: «О, Амир Тимур, откуда же ты обрел все эти знания, и кто были твои учителя, что наполнили твой разум столь обширными знаниями?» Я ответил, что у меня было несколько наставников в Мавераннахре, однако самым великим из моих наставников является Коран. Я читал и запоминал наизусть содержание Корана, однако делал это не так, как читают и запоминают другие. Во время чтения и усвоения содержания Корана я старался не оставлять ни один аят непонятым, тем самым стремился постичь подлинную суть и смысл каждого из всех аятов Священной Книги.
Имам-и Аъзам сказал: «О, великий эмир, возможно ли, чтобы ты принял меня в свои ученики и обучил меня.?» Я ответил: «У меня нет времени для обучения, и жизнь моя вплоть до ее завершения — это жизнь воина и все мое время пройдет в битвах». Имам-и Аъзам сказал: «Очень жаль, что ты не имеешь времени, чтобы обучать меня, и если бы не то обстоятельство, я бы с великой радостью принял звание твоего ученика»..
Вступая в Хорасан, я преследовал три цели: первое — это взятие Нишапура, затем — взятие Сабзевара, третье — увидеть город Башаруйе, о жителях которого я много слышал. О них рассказывали, что хотя все они являются учеными, тем не менее все они трудятся как простые люди, пашут землю, выращивают скот, шьют обувь из шкур животных, отправляются в степь чтобы собирать там хворост и вязанками тащат его в город, чтобы использовать для выпечки хлеба и приготовления горячей пищи.
После двух недель пребывания в Тусе, хотел было я покинуть его, чтобы заняться взятием Сабзевара, как вдруг вспомнил, что именно в Тусе похоронен Фирдоуси,
