— Нет, не лучше. Не хочу оставлять в тылу неведомо кого. Особенно наглецов, которые жгут костры как на пикнике, не скрывая своего местонахождения.

Добравшись до переката, мы углубились в старый черемушник. Ветви толстых деревьев образовывали наверху настолько густой полог, что на земле не росло почти ничего, кроме мягкой светло-зеленой травки, островками обжившей это тенистое царство. Разгрузив тяжеловозов и расседлав Люцифера, я задал лошадям корма и прикинул по карте, насколько далеко мы ушли от лабиринта. Получалось, что не слишком далеко, и все еще могли рассчитывать на покровительство духов против нечисти.

— Остаешься за старшего, — сказал я Люциферу. — Если нападут волки…

— Не переживай, — ответил он. — Волки, знаешь ли, тоже не дураки и способны отличить шесть походных коней и одного боевого от обычных. А нападут неспособные — мы их быстро научим понимать разницу.

— Ну-ну. Задайте им перцу, если что. Ты у меня теперь крут, а станешь еще круче. Сожрете весь овес — можешь провести с нашими ломовиками учения. И передай им, что я всеми вами горжусь.

Придирчиво осмотрев и ощупав себя, я пришел к выводу, что нахожусь в наилучшем для разведки виде. Версум чем хорош? Пусть он тысячу раз достоверен и неотличим от реальности, в нем полно чисто игровых условностей. Здесь плюмажи не цепляются за ветки, а в сабатонах можно бесшумно ходить по гальке — лишь бы характеристики предметов позволяли, да собственные навыки.

Вновь заглянув в карту, я наметил маршрут и направился в сторону чужого лагеря. Вскоре опять поймал носом дымок. Метров через триста определил, что готовят над костром, — стандартное армейское варево. По мере того, как усиливался его незабываемый аромат, я шел все осторожнее, и наконец пополз. Не зря: разбившие лагерь не позаботились о сборе сухих дров, однако расположились на ночевку грамотно, имея хороший обзор, и несмотря на кажущуюся расслабленность, держались настороже. Все четверо — люди, воины, ветераны; из тех, к кому принято обращаться «почтенные», а не «доблестные». Типичные среднеуровневые солдаты, отслужившие двадцатилетний срок и вернувшиеся к мирным профессиям.

Изучив противников и обстановку, я мысленно прокрутил в уме наиболее вероятный сценарий схватки. Файерболы, конечно, эффективнее лука — я метаю один, второй… Больше не успею. И уложу ли двумя снарядами двух врагов? Все они без шлемов, но в броне, а шарики по умолчанию летят в центр объекта, на котором сфокусирован взгляд. Чтобы направить их куда-то еще, нужны дополнительные усилия, и вероятность промаха увеличивается. Если доспехи ветеранов соответствуют уровням владельцев, а я казну виконта готов поставить, что соответствуют, одним файерболом их не пробить. Человека в лучшем случае отбросит, и он получит ожоги. Для гарантированного пробоя надо метнуть два файербола подряд. Это даст единственный труп и трех живых бойцов, которые бросятся в стороны и начнут меня окружать.

При метании шариков в незащищенные головы или по уязвимым местам в сочленениях доспехов, я точно попаду в первый раз. Во второй — бабка надвое сказала. Скорее всего, не попаду: после начала атаки ветераны перестанут сидеть неподвижно или двигаться так степенно, как сейчас. Картина окажется все той же: один труп и трое живых, нападающих с разных направлений. А я мало того что уступаю каждому в силе и ловкости, так еще и не долечился. А Люцифер у переката, в полутора километрах от меня. Как не жаль, о быстрой расправе придется забыть.

Затаившись в зарослях лопухов, я осматривал лагерь еще и еще — и слушал ведущиеся у костра разговоры. Бывшие солдафоны оказались словоохотливы. Они по очереди вставали помешать варево, осматривались, болтали, похохатывали над шутками, большей частью только им понятными, вспоминали былое, сетовали на настоящее.

Все четверо были из простолюдинов. Призваны в армию двадцать шесть лет назад — Народного ополчения тогда не существовало. Служили в одной дециме, наверх не лезли, в боях не геройствовали, думая прежде всего о том, как сохранить себя. А потому выше сорок пятого уровня ни один не поднялся, и только вожак группы Прол заслужил звание старшины. Сейчас он держал постоялый двор в Каритеке, купленный на деньги из двадцатилетнего жалования. Лукас владел там же гончарной мастерской. Воин по кличке Толстый — овощной лавкой на соседней улице. Ну а Мясник был мясником — его скромных размеров бойня находилась у Малых торговых ворот.

И — верите ли? — все четверо знали Корфа. Он, оказывается, служил в той же дециме, но ничего не скопил, так как любил гульнуть. А после возвращения с войны вовсе пустился во все тяжкие и начал деградировать, теряя уровни и характеристики. Когда бывал трезв, подрабатывал у Мясника, а жил то в заведении Прола, понемногу накапливая долги, то у некой пряхи, ценившей мужские достоинства бравого алкоголика и привечавшей его в промежутках между запоями.

— Вот будет потеха, если именно Корф поймает дезертира, а не мы, — сказал Лукас. — Сразу станет состоятельным человеком.

— Пользы он от этого не получит, — возразил Толстый. — Хорошо если с Пролом расплатится, прежде чем пропить остальное. Он недавно меч продал — тот самый, что взял в бою у Элгоя, и с которым пятнадцать лет не расставался. Куда уж дальше.

— А с чем за дезертиром пошел? С веретеном бабы своей?

— Купил какую-то дешевку на Оружейном. Из тех, которыми только дрова рубить.

Знаю, знаю эту железку, подумал я. Она лежит вместе с остальным под Седалищем судей в Арнауре.

— Второго бы дезертира еще нам поймать, — сказал Мясник. — На две награды мы уж точно поправили бы дела.

Я навострил уши. Какой такой второй дезертир?

— О втором забудь, — посоветовал Прол. — Денег за него дадут ровно вдвое меньше, чем за этого Ивана, а риск больше вчетверо. Там тебе будет не новобранец невесть откуда — матерый бандюга…

Так-так! Скорее всего, второй дезертир — это Меченый, вовремя подсуетившийся и сделавший ноги среди учиненной мною суматохи.

— Он как только на свободе оказался, сменил класс на прежний, — продолжал Прол, подтверждая мои догадки. — Теперь опять разбойник. Скоро восстановит былые характеристики. А ты знаешь, какой у него уровень был до каторги? Пятьдесят восьмой.

Мясник промолчал. Как и остальные. А потом бывшие вояки продолжили прежний, ничего не значащий разговор, который вели еще до того, как я подобрался к лагерю. О семьях, женах, детях; о своих маленьких бизнесах; о положении в королевстве, которое хуже и хуже… Герцог вконец замучил поборами, — а еще королю подать плати. Клиентов мало, и они все прижимистей. А откуда взяться богатым — со всех дерут, не только с нас, народ нищает. Не, мужики, без побочного дохода не проживем. Дезертира надо взять обязательно. И мы возьмем. Того вора ведь взяли? Тоже много кто охотился за ним, но поймали мы. И знаете что? Надо выезжать за головами регулярно. Раз в полгода хотя бы.

И опять: о шальной молодости, о годах службы, о подвигах дней минувших, по большому счету сводившихся к тому, что во время очередного похода ограбили кстати подвернувшуюся деревню, попутно оттрахав всех крестьянок от восьми до ста двадцати лет. А монастырь помните? Который это? А-а-а, тот, бабский? Еще бы! И рожи расплываются в довольных ухмылках. А чей он был-то? Имперский или наш? Да какая разница… И хватит уже старые грехи вспоминать — они давно отмолены. Варево готово — садимся ужинать.