пороге возникла улыбающаяся Марианна. Но ироническая улыбка тут же сбежала с ее лица. – Кирилл, ты что делаешь?!

– Прошу прощения, миледи! – брюнет отпустил руку Танюшкина и галантно отступил в сторону. – У нас тут с месье чисто мужской разговор.

«Мушкетер хренов!» – зло подумал Слава, машинально потирая запястье.

Марианна метнула на Кирилла уничтожающий взгляд и обратилась к пострадавшей стороне:

– Ты как? – кончики ее теплых пальцев осторожно дотронулись до плеча Танюшкина.

– Нормально, – выдавил багровый Слава, который был готов провалиться сквозь землю от унижения.

– Пойдем, покажу, где можно поесть, – Марианна намеренно игнорировала Кирилла, на чьем красивом лице блуждала презрительная усмешка. – Догоняй!

Тоненькая, легкая, она вышла из комнаты. Танюшкин, захваченный этим зрелищем, невольно двинулся следом, но рука брюнета цепко ухватила его за локоть, надавливая на нерв.

– Не спешите, сударь! Мы не договорили…

Это его «сударь» стало последней каплей. Внутри Танюшкина словно запустилась спящая программа, записанная в память подкорки много лет назад. Он сделал короткий шаг в сторону, и с удивлением осознал, что его кулак врезается в правый бок красавчика. Левый боковой в печень, как учил нерадивого ученика тренер Михалыч.

Брюнет согнулся от боли. Не удержавшись на ногах, он с грохотом врезался спиной в хлипкую дверь и сполз на пол.

Нокаут!

– Кирилл! Какого черта! – в комнату ворвалась возмущенная Марианна.

Похоже, она нарочно ждала на крыльце и бросилась спасать Танюшкина от неминуемой гибели. Но ее негодующий взгляд наткнулся на брюнета, который корчился на полу, хватая ртом воздух, а затем потрясенно уставился на растерянное лицо Танюшкина. Тот, как и в прошлый раз, машинально потирал запястье.

– Ну знаете, вы оба! С меня хватит! – девушка развернулась и исчезла за дверью.

Не везет так не везет! И с Марианной нехорошо вышло, и поесть бы не помешало.

– Прошу прощения! – пробормотал Танюшкин, сгорая от стыда и беспомощно глядя на неудачливого соперника. Похоже, тому было не до Славиных извинений.

Спина жутко чесалась. Танюшкин постоял, переминаясь с ноги на ногу и зачарованно прислушиваясь к звукам, доносившимся из душевой, – капала вода из плохо закрытого крана.

Искушение оказалось слишком велико. Он вздохнул, сбросил тяжелые потные кроссовки и, стараясь не обращать внимания на приходящего в себя Кирилла, босиком прошлепал в душ. Каменный пол приятно холодил натертые пятки.

Из висевшего на стене мутного зеркала на него глянул светловолосый коротко стриженный незнакомец в клетчатой рубашке, один рукав которой был закатан по локоть, а другой и вовсе оторван, обнажая крепкое плечо. Курносый нос пересекала едва заметная белая ниточка старого шрама. Подбородок и щеки заросли темной щетиной. На загорелом лице выделялись широко посаженные глаза. Как говорила сестра: «Серо-буро-зеленые в крапинку». В России такие встречаются так же часто, как полосатая расцветка уличных кошек. Они смотрели из-под выгоревших бровей с выражением почти детского удивления и обиды, словно спрашивая: «Зачем я здесь?»

Глава 3

Драка в казарме

Драться Танюшкин не любил с детства. Боксом занимался из-под палки. А после истории, случившейся с ним на первом году в армии, шарахался от драк как черт от ладана.

Если бы в тот вечер в казарме оказался сержант Лобанов, возможно, армейская судьба Танюшкина сложилась бы иначе. Кряжистый КМС по вольной борьбе справился бы со Славой без посторонней помощи, даже не особо напрягаясь. Однако Лобанов заступил в караул, и это-то все и решило.

Молодой боец Танюшкин, призванный три кошмарных месяца назад, готовился к отбою, неловко тыкая иголкой в подворотничок, который все норовил соскочить с ворота замызганной хэбэшки.

После ужина он вместе с двумя такими же салабонами с пользой провел время – размазывал тряпкой грязь по полу в коридоре и до блеска начищал брезентовым брючным ремнем краны в умывальнике. Работа не бей лежачего. Другим, менее удачливым, выпало счастье драить сортир. Впрочем, все это не слишком волновало Танюшкина.

Настроение было хуже некуда. Пришло письмо от сестры. Та писала, что тревожится из-за старшего брата. Димка обещал две недели назад приехать в отпуск, однако так и не появился. Наталья пыталась узнать в части – ответили, что в командировке.

Оба они хорошо помнили, чем закончилось Димкина последняя командировка – брат два месяца провалялся в госпитале, залечивая осколочное ранение. В конверт сестра вложила фотографию улыбающегося Димки в парадной форме, сделанную после выпуска из Рязанского десантного училища…

Внезапно знакомый до дрожи насмешливый голос вырвал его из невеселых мыслей.

– Эй, духи! Строиться! Осмотр тумбочек! Проверка личных вещей!

Невысокий жилистый «дед» гранатометчик Веселов, которого все звали Веселый, пинками сгонял десяток молодых на середину казармы. Старослужащие, пересмеиваясь, занимали места в первых рядах, готовясь наблюдать за представлением.

Наглые янтарно-зеленые глаза Веселого предвкушающе щурились, щербатый рот кривила ухмылка, при виде которой каждому салабону, мало-мальски знакомому с характером гранатометчика, становилось не по себе.

Танюшкин, который был почти на полголовы выше Веселого, всегда старался держаться от него подальше. Тот отличался редкой непредсказуемостью – мог сначала дружески похлопать по плечу, а потом вдруг ни с того ни с сего врезать под дых.

Другие «деды» могли приложить салабона за незастегнутый крючок воротничка или болтающийся ремень, – Веселому причины не требовались. Чутьем дворового хищника он выискивал тех, кто мог дать слабину, и вцеплялся в жертву не хуже бультерьера. Особенно не любил москвичей и всех, кто казался ему слишком умным.

Самое противное, что сегодня утром Танюшкину крупно не повезло. Помощник гранатометчика загремел в госпиталь с воспалением легких, и взводный летеха, недолго думая, определил Славу ему на замену, велев сделать из салабона человека.

Веселый довольно оскалился: «Есть, товарищ лейтенант! Сделаем!» И от того, как сузились глаза гранатометчика, сразу возникло паскудное чувство, что Танюшкина отдали в пожизненное рабство. К обучению Веселый приступать не спешил, но за сегодняшний день Слава уже несколько раз ловил на себе его оценивающий взгляд и понимал, что ничем хорошим это не кончится.

Сейчас Веселый ленивой походкой приближался к койке Танюшкина, и у того екнуло под ложечкой, однако дед неожиданно остановился и распахнул дверку тумбочки его соседа, тщедушного очкарика Синицына. Как раз из тех, к кому Веселый был особенно неравнодушен. – Ну, боец, это залет!

Танюшкин облегченно выдохнул, но тут же понял, что все плохое только начинается. Столь любимое в армии воспитание коллективом никто не отменял.

– Не наедаемся, боец? Гляньте, братва, духи в натуре оборзели! – обратился Веселый к дедам с такой искренней обидой, что Станиславский бы точно купился.

Те согласно закивали, подтверждая – воистину оборзели. Многие из них не любили Веселого за подловатость, но предпочитали не связываться. Было в хищном взгляде его круглых немигающих глаз что-то опасное, заставлявшее отступить даже тех, кто выглядел сильнее. Лобанов умел сдерживать его порывы, но сегодня сержант, как назло, заступил в караул.

Веселый тряс перед бледным Синицыным куском черного хлеба, который тот принес с ужина.