Май 1993–1

Зинаида Яковлевна сказала, что мне надо раскрыть и услышать свой исполнительский голос. Одно и то же произведение можно сыграть по-разному, можно ярко и наполненно, всей душой, а можно плоско и безлико, будто у исполнителя нет ничего за душой, нет никаких чувств и страданий. «Ты играла веско, виртуозно, по-своему, но всё же неуверенно. Расковыряй себя. Пойми, о чём ты хочешь рассказать». Она считает, что в слепом повторении нот нет никакого смысла. Композитор написал свою музыку, но это лишь предложение для исполнителя, рекомендация. А настоящим режиссёром пианистического кино является исполнитель. И я, по мнению З.Я., должна стать режиссёром авторского кино. Она считает, что у меня есть для этого все предпосылки.

Май 1993–2

Есть чувство, что на меня кто-то смотрит. Я ничего не понимаю. Как ни выйду на улицу, всё время чувствую на себе взгляд: будто бы в спину кто-то дышит, но мне не страшно. Как будто бы у меня появилась большая и пушистая кавказская овчарка, о которой я всегда мечтала, даже имя ей придумала – Шуберт, – но которую родители мне не покупают. Куда нам, говорят, кавказскую овчарку в нашу клетушку, да к тому же у нас уже кот есть. И вот уже несколько дней у меня чувство, что у меня эта собака есть. Она смотрит на меня преданными и любящими глазами, смотрит на меня, ожидая команды, дышит мне в лицо, в спину, на руки. Кладёт голову мне на колени. Я чувствую это тепло и любовь.

Май 1993–3

У меня во рту вот уже неделю какое-то волшебство. Как будто добрая фея, опечаленная тем, что мне нельзя сладкого, взмахнула волшебной палочкой и вместо платья принцессы подарила мне гору конфет, которые я могу есть круглые сутки – и главное – безнаказанно! И действительно, зачем мне принц, если есть конфеты? Ириски, карамельки, сливочная помадка. Всё это мне теперь доступно. Была бы моя воля, я бы вообще не ела, чтобы не перебивать этот вкус. Только ради мамы ем.

Май 1993–4

Макар исчез. Кажется, окончательно. Не вижу его совсем. Как сквозь землю провалился. Переживаю очень. Подошла к группе бездомных, спросила про Макара. Они сказали, он уехал на заработки. Куда уехал, никто не знает. Хоть бы записочку какую прислал. Не знаю, что и подумать.

Май 1993–5

Кто-то стал отправлять мне цветы. Огромные букеты роз – розовых, красных, белых. Я сначала не хотела брать их домой, чтобы не напугать родителей, а потом решила им не лгать. Мама с папой допытывались от кого. А я и вправду не знаю, моя совесть чиста. От дарителя остаётся каждый раз лишь записочка, на которой накорябано: «Для Анжелы Реувен». Уже три букета прислали, а у нас и ваз подходящих нет. Я срезаю бутоны, а стебли выкидываю – они колючие. Папа смеётся, мол, привыкай к поклонникам, а сам маме шепчет, что завтра встретит меня из училища сам.

Май 1993–6

Вкус карамели во рту исчез, не чувствую больше. Зато сегодня нам принесли очень много конфет и халвы, а также золотые часы. Полная восточная женщина по имени Мозол появилась у нас в квартирке как буря, сразу заняв всё пространство. Я даже не думала, что из-за одного человека может быть настолько тесно! И пахло от неё потной кожей и какими-то ужасными приторными духами, этот запах царапал мне нос, так что я постоянно кашляла и чихала.

– Анжелочка болеет? Вид у неё нездоровый, – сказала она.

Если бы она знала, как неприятно было родителям это слышать. Я увидела это по их взглядам. Но они тактично промолчали.

Мозол сказала, я только чайку попью, долго не задержу, а просидела почти два часа. Смотрела на меня каким-то цепким стальным взглядом, будто железной указкой с зазубринами по мне водит. У меня всё тело начало чесаться, кажется, и царапины остались. Я почувствовала, что не могу больше этого выносить, и вышла. А когда она ушла, родители зашли ко мне в комнату с ужасно взволнованными лицами. Они спросили, видела ли я этого Гришу. Я ответила, что на последней записке действительно было написано: «Для Анжелы от Гриши». Больше я ничего о нём не знаю. Тогда они сказали, что этот Гриша – какой-то сумасшедший. Он случайно увидел меня (родители косо на меня посмотрели, будто подозревают, что я знаю больше, чем они) у музыкальной школы и теперь решил посвататься. «Сумасшедший дом!» – сказал папа. «Это у горских евреев так принято, а у нас так не принято, чтобы девочку в 15 лет замуж отдавать», – сказала мама. Выяснилось, что этот Гриша присылал цветы, а потом прислал сваху. А сваха сказала родителям, что он будет цветы отправлять до тех пор, пока я не соглашусь. На что я должна согласиться?

Май 1993–7

Надеюсь, от нас не потребуют цветы назад. Я уже их испортила, срезала бутоны. Было забавно смотреть, как они валятся на пол – как срубленные головы. И всё вокруг было в красных лепестках, как в крови. Сегодня придут на меня смотреть. Мне страшно. Дикость какая-то. Мама с папой сказали, что мне нечего бояться. Мне надо просто сидеть и молчать. Они сами откажут, вежливо. «Вежливость – язык королей», – сказала сваха. Это она переиначила фразу про точность – вежливость королей. Она намекнула, что с такими людьми, как Шубаевы, нужно быть очень обходительными. Они не приемлют отказа. Мама сказала, что она возьмёт вежливость королей на себя.

Тот же день

К карамели примешались сушёные грибы, а пёс прямо-таки облизывал меня. Кажется, у меня лицо горело, а они говорили, что я бледная. Мама, кажется, серьёзно напугала этих бедных-богатых людей. Она стала подробно рассказывать им, как именно я интерпретирую Сибелиуса, как я люблю Шуберта, Шопена и Моцарта, и даже не постаралась объясняться попроще, будто перед ней сидели не Захар и Зумруд Шубаевы, а как минимум Вера Горностаева и Григорий Соколов[16]. Гости смотрели на нас, как на помешанных. Когда они вышли и мама с торжествующим видом посмотрела на папу, а он поднял вверх большой палец – отлично отвадила, – в уже закрытую дверь вломился этот Гриша и крикнул мне, как обречённый: «Можно, я буду забирать тебя из училища?»

И тут я увидела его глаза. Огромный колодец, иссохший, потрескавшийся. Его глаза напомнили мне глаза Макара, когда он принёс мне лимонад. Словно и этот Гриша бездомный, хотя говорят, что они очень богатые люди,