– Вместе оттачивали? – не утерпел, влез в монолог.

Но Директор ответил:

– Вместе. Кое-кто из наших поначалу там бывал… Их люди здесь не были. Ни разу. Мы об этом вопросов не задавали, хотя приглашали не однажды. Ну, может, то время такое было, все мы его помним. За границу поехать – сто проверок, а уж в период нового капитализма да из старого социализма!.. Сколько невозвращенцев было бы!.. Ладно, короче. Когда все нюансы были отточены, когда суть дела стала абсолютно понятна, и Верховный операцию акцептовал, начали работу. По сути – текучка. Вот тут уже на связи остался один Гумбольдт. Почему один? Ну, во-первых, он сам так хотел. Во-вторых, наши коллеги оттуда тоже так хотели. Это даже было их главным условием. Они почему-то страшились появления чужаков в их времени. Почему – точно не ведаю. Начиналось-то все до меня. Хотя причина скорей всего та же – боязнь невозвращенцев…

– Верховный встречался с Гумбольдтом?

– Нет. Но видел. Сам попросил познакомить. Мы его включили в состав журналистов разных изданий, приглашенных на встречу с Верховным. – Директор улыбнулся, явно что-то вспомнив. – Там Гумбольдт вопрос ему задал: «Как вы относитесь к действиям руководства Страны в конце шестидесятых годов?»

– Актуальный сегодня вопрос! – не смог не съязвить Легат. – И что в ответ?

– Верховный ответил, что к Генеральному секретарю он относится без особого уважения, да и староват он был уже, немощен. А в ближайшем окружении Генсека были и умные, и здравомыслящие люди. Гумбольдт тут же спросил: кого он имеет в виду?

– Кого? – подался вперед Легат, торопясь, перебивая.

– Верховный не ответил точно. Сказал: сами подумайте. И добавил: как же вам не знать, вы жили в то время…

– Остроумно. И все?

– Это ж была встреча со многими, а не с одним Гумбольдтом…

– А какое, кстати, издание он представлял?

– Думаете – кстати? – все же поддел Легата. – Не помню точно. Кажется, «молодежку». Какая разница? Он не был журналистом. Он изображал журналиста. Верховный хотел его увидеть…

– А в семидесятые кого он изображал?

– Никого. Себя… Все сами узнаете.

Легат помолчал, обдумывая не столько услышанное, сколько в виду имеющееся. По всему выходило, что Гумбольдт как полевой игрок свое отыграл. И там, и здесь. Там уверяют, что он им нужен позарез. Вопрос: зачем? Здесь отдают приказ взять его немедленно. Тот же вопрос… Только потому, что Контора никого никогда не отпускает на вольные хлеба? Ну, это так, это даже не обсуждается. Или все же он нужен здесь, как аналитик, практик, знаток и десятых и семидесятых, короче, – как кабинетный работник. Типа – координатор. Но Гумбольдт, судя по всему, – агент в поле. Так это называется на их арго?.. Выходило, что Председатель из семидесятого и его коллега из десятого, не сговариваясь, увидели именно в Легате толковую и, похоже, единственную замену Гумбольдта. И не потому, что Легат такой умный, ловкий и опытный. А потому что он туда сумел пробраться сам – без наводки и приглашений. Это – для обеих сторон плюс. А еще и потому, что мог заменить Гумбольдта, поскольку он знал ход, он сам его прошел, у него есть мощный запасной аэродром – Служба, он приучен держать язык за зубами, когда речь идет о Деле. Именно так, с большой буквы! Ну и нагл, велеречив, способен к переговорам на разные темы, что тоже впечатляет. Что еще?.. И еще плюс – служба в Службе, извините за тавтологию. То есть человек не только рисковый, опытный, физически хорошо подготовленный, но и проверенный теми же самыми органами, которые сейчас ведут… что?.. да вербовку и ведут, что еще!

Подводя итог: агент в поле с навыками аналитика и переговорщика.

Страшно сказать, но Легат был готов к вербовке. Ему было интересно. Как заметила родная жена, когда он мучился дилеммой – идти или не идти в Службу: «Ты в эту игру еще не играл».

И он пошел. И ни на секунду не пожалел.

А тут – вообще что-то не игранное и неосознанное. Плюс фантастическое, что не чуждо, нет. И не соглашаться не хочется, и соглашаться страшно.

Чем ему плохо в Службе? Да ничем. Все нормально, все обжито, включая собственное кресло в кабинете. Есть друзья – их больше. Есть недоброжелатели – их меньше. Есть, наверно, и враги, только Легат не знал, кто они и где – не объявлялись пока наяву.

Впрочем, никакого официального предложения еще не поступало. Просто Генерал и Директор говорили с ним уже как с соработником. Может, это манера у них такая? Но Легат-то не принадлежит сам себе. У него есть Командир, ему решать окончательно. Он, конечно, спросит: «Ты сам-то хочешь?» А Легат ему, конечно, ответит: «Не знаю, Командир! Вот те крест – не знаю. И хочется, и колется». А он скажет: «Они утверждают, что кроме тебя – никто». «Скорей всего это так и есть, – ответит Легат, – но мне не нравится, когда решают за меня. А они со мной говорят, будто я уже у них служу. Шпионом по особым поручениям». «Решай! – скажет Командир. – Я тебе не нянька. Тем более, если ты уйдешь, кого я на твое место поставлю?» И самое страшное, что он, Легат, и подскажет – кого. И сам себя переведет под землю. Точнее – в прошлое, что тоже может считаться подземельем. А лет через пять или раньше ему все это надоест до зла горя. И куда ему податься? Дадут чин полковника или даже генерала и посадят в кабинет с видом на отсутствующего Друга Детей?.. Хилая перспективка…

– Ну и к чему вы мне все это рассказываете? – спросил Легат у Директора.

И получил ответ:

– Да просто так. Для расширения вашего кругозора. Тем более что вы уже и так вляпались в это дело…

– Что значит «вляпался»?

– Извините. Не более чем бытовой термин. Я имею в виду, что вы уже проделали половину работы, на которую у Гумбольдта, как я читал в досье, ушло месяцев семь… – обратился к заму: – Я не ошибаюсь?

– Семь месяцев и девять дней, – казенно ответил зам, внимательно слушающий беседу на двоих и третьим тактично не встревающий: субординация! – На десятый день восьмого месяца он вышел на первого зама Очкарика, и после разговора с ним началась работа. И уж потом он побывал у Очкарика. И не потому, что первый зам его ввел к шефу. А благодаря каким-то своим личным знакомствам или ходам…

– Вот видите, – обрадовался Директор, – а у вас уже все практически на мази.

– На ихтиоловой, – мрачно сказал Легат.

– Да нет, – не согласился Директор, – на лыжной. И снежок блестит, и лыжня, как видите, проложена…

– Стихи такие были: «Не дарите мне беду, словно сдачу, словно сдачу, словно гривенник стертый…»

И Директор неожиданно перебил, подхватив начатое:

– «Я ведь все равно по мертвым не плачу – я ж не знаю, кто живой, а кто мертвый». Хорошие стихи, помню. Но не про вас. Мы не беду вам предлагаем, а дело. А вы, еще даже не поняв, что за дело, уже канючите: «Не дарите мне беду…». Насколько я наслышан, в Службу шли – не раздумывали и не плакали. А здесь… Я вам говорю: сядьте спокойно на сколько нужно…