И повел сквозь кордон, даже не оглянувшись, не сомневаясь, что Легата пропустят мигом, и что он идет следом, а не остался по ту сторону кордона. Уверенность была оправданной, Легат послушно следовал за капитаном, как это было (сравни выше!) сорок лет назад. Или, по часам Легата, несколько менее суток.

Легат не любил быть слепым ведомым.

– А куда это мы так торопимся? – спросил он у спины капитана, входящего в лифт.

Тот сделал поворот «Налево! Кру-гом!», стал к лесу задом, то есть, уходя от книжных аналогий, лицом к собеседнику. К Легату, естественно, потому что в лифте их теперь было двое.

– Вас ждет Генерал, – сообщил капитан. Он был моложе и словоохотливее того – из семидесятого года. И улыбчивее. Открытее, хотя слово и корявое.

– Какой Генерал? – полюбопытствовал Легат.

Здесь, в родной ему Столице он был дома и мог не опасаться неожиданностей и подлянок. Хотя понимал, что Контора – учреждение непредсказуемое вне зависимости от года существования. Но все же здесь Легат был Легатом, а там – никем, безымянным нарушителем суверенности. До поры, конечно, но кто ж знал, насколько затянется это «до»!

– Первый заместитель Директора, – разъяснил капитан. – Второе лицо!

– А что за спешка?

– Не знаю, – честно сказал капитан. – Мне приказали встретить и сразу проводить к Генералу.

– А он знает?

– Что? – не понял капитан.

– Что за спешка, – настаивал на своем Легат.

– Конечно, знает, – чрезвычайно убежденно подтвердил капитан. И опять разъяснил: – Иначе чего бы так спешить…

Гениально!

Генерал знает, что за спешка, иначе он не спешил бы увидеться с Легатом… Капитан сорокалетней давности был, по сравнению с этим… кем?.. ну, просто майором! Мельчают люди…

С этим выводом и приехали.

– Нам выходить, – сказал капитан и повел Легата по вполне знакомому коридору, ничем на первый взгляд не отличающемуся от того, по которому Легат ходил еще вчера. То есть не вчера…

А черт бы с ним, с парадоксом времени, как его называют фантасты и сам Легат его иной раз так обзывал по инерции, ничего смыслового в эти два слова не вкладывая. Парадокс – он и на Черном Материке парадокс. А коридор – тот же, что вчера.

Легат и капитан вошли в приемную – точно такую же, как сорок лет назад, разве что мебелишка побогаче! – их встретил помощник в чине майора и немедленно распахнул двери кабинета перед Легатом (на сей раз одетым строго и элегантно).

– Генерал ждет вас, господин Легат…

Было похоже, что и здесь в темную не бросят.

Кабинет – нечто среднее между кабинетом Очкарика и кабинетом Полковника. Опять же мебель – хорошая мебель, практически не казенная. Фигурально выражаясь. На стене портрет Верховного и Премьера, портрет вольный, неформальный: Верховный с Премьером стоят на горных лыжах, оба – в надлежащей амуниции, кругом чистый снег и чистое голубое небо, Премьер чуть улыбается, как будто знает что-то, чего не знает фотограф. А Верховный серьезен и чуть грустен. Похоже, ему на лыжах – не очень…

Генерал – моложавый на вид дядька, высокий, выше Легата, без начальственного пуза, не в кителе с погонами, а в хорошем костюме с толково подобранным галстуком, – встал, руку пожал, сказал, что рад познакомиться, потому как много наслышан, книги вот читал в свое время.

Но преамбулу не затянул, а сразу спросил:

– Полагаю, вы легко догадались, отчего такая срочность?

– Представьте, нет. Я о срочности. О теме, полагаю, догадался.

– И что за тема?

Неправильный вопрос! Подставился Генерал…

– Простите, господин Генерал…

Тот быстро встрял, перебивая:

– Конечно же, тема – за мной. My challenge! Я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о вашем путешествии… ну, скажем конспиративно, в старую Столицу. А почему так срочно? Это top secret, – что-то он излишне злоупотреблял знанием неродного языка… – но вам можно, допуск у вас есть. Правда, не та степень допуска, ну да черт с ним! Дело на контроле у Премьера.

И все-таки Легат встрял. Сумел.

– Простите, господин генерал, но я не понимаю, о каком деле речь? О том, что мы сходили под землю и оказались в Столице семидесятого? Вы открыли дело на нас?

– Что вы несете, Легат?

– Грубо, Генерал. Несет курица. А я всего лишь удивляюсь методам работы Конторы. Они, что, не изменились со времен Очкарика? Или, наоборот, изменились? Скорее второе. Очкарик показался мне весьма интеллигентным и, главное, хорошо воспитанным человеком. Он меня никуда не торопил, он умеет… точнее, умел, конечно!.. задавать точные и корректные вопросы. И главное, Генерал, главное! Он не давил на меня ни авторитетом Конторы, ни собственным. Он всего лишь просил помочь. Замечу, не только ему, но и вам, о котором он догадывается, но лично, как вы понимаете… – Развел руки. – Что вы хотите, Генерал? Информации о нашем визите в прошлое? Она крайне скупа, мы там были несколько часов и из здания Конторы не выходили. О моем разговоре с Очкариком и его конфидентом по этому вопросу? Да, это крайне любопытно… Определитесь! Я заинтересован в конструктивном решении проблемы. Судя по всему, это – проблема. И мне хотелось бы понять, в чем ее суть. И забыть! Полагаю, суть не только и не столько в том, что пропал некто Гумбольдт… Да, еще. Времени у меня практически нет: там остались мои товарищи, и не по своей воле, а в качестве заложников. Не вернусь я – не вернутся сюда они. А вернуться туда я должен с готовым решением проблемы. Все. Я сказал! Ваше слово, товарищ маузер…

Конечно, он позволял себе больше, чем имел на то право. Конечно, он мог схлопотать по шапке, но понимал, что Генерал – не Директор, а только первый зам, и что, в случае чего, Командир его, Легата, вытащит из любой жопы, если она не окажется слишком глубокой и грязной. Не должно бы! Легат понимал, что в нем заинтересованы обе стороны. Зачем? Почему? Какие цели?.. Ну, это – по мере поступления вопросов, это всего лишь – толика терпения. А терпения Легату не занимать стать…

– Хороший монолог, – сказал Генерал, и в голосе его Легат иронии не уловил. – Я сразу – быка за рога. Да, некто Гумбольдт пропал. Мы полагаем, он не умер, как пущен слух, а где-то скрывается. Похоже, что здесь, а не там…

– Отчего похоже? – быстро встрял Легат.

– Видели его.

– А что ж не взяли.

Генерал усмехнулся.

– Видели одни, а брать должны и могут другие… Он действительно был единственным связником с прошлым. Очкарик пришел в Контору в шестьдесят седьмом, и тогда же Гумбольдт сумел на него выйти. Сам. Практически без всякой помощи…

– То есть три года назад? По-нашему – в две тысячи седьмом?

– Чуть раньше. Он работал с той Конторой и до Очкарика, но на более низких уровнях. Когда пришел Очкарик и разобрался в ситуации, он взял связь с Гумбольдтом на себя лично. Я имею в виду передачу информации.