— Ну не расстраивайся, — заворковала Элеанора, — мы можем переписываться и звонить друг другу по телефону. Приезжай, когда захочешь, как только мы обустроимся!

Глаза Дарлы заблестели от слез. Элеанора вздохнула:

— Ты же знаешь, что мы не можем тут оставаться. Все поменялось. Ты же знаешь.

— Может быть, стоило бы дать Робби шанс? — возмутилась Дарла. — Позови его переехать к себе, хватит ему снимать тот гараж. Ты же знаешь, он тут же на тебе женится и с радостью усыновит Алисию. Он не боится огласки.

Элеанора почувствовала, что внутри у нее снова начинает клокотать гнев. Она хотела устроить праздничную вечеринку — порадоваться будущему, лучшему будущему для нее и ее дочки. Ну Дарла, ну и удружила! Она оказалась ничуть не лучше Роба.

— Послушай, милочка, — начала она. — Если ты хочешь вечно тут торчать, отвечать на звонки в редакции и рожать деток первому встречному, поступай как знаешь. Мне такое не подходит. Меня тут больше ничего не держит.

— А как насчет тех, кто тебя любит? — взорвалась Дарла. У нее по щекам потекли черные разводы туши. — Мы и есть ничто?

— Дарла, потише, ради всего святого, — шикнула Элеанора, взглянув на потолок, — Алисия уснула.

— А что будет с Робби? — настаивала Дарла. — Что он обо всем этом скажет? Я так понимаю, ты и его бросаешь? Он тебе теперь тоже не нужен?

— Он еще ничего не знает и не узнает, по крайней мере пока мы не уедем.

Элеанора жестко посмотрела на подругу:

— Я повторяю, он ничего не узнает. Ты меня поняла?

Дарла замотала головой и схватила свою сумочку.

— Я так не могу. Мне нужно к Хэнку.

— Ну, удачи, — фыркнула Элеанора, — если он не подцепил кого-нибудь на вечерок.

Внезапно ее оглушила резкая пощечина. Элеанора прижала руку к щеке и с открытым ртом уставилась на Дарлу. Та в гневе смотрела на нее; в уголках порозовевшего от вина рта у нее пенилась слюна.

— Ты ужасная эгоистка, Элеанора Лавелль. Думаешь, ты слишком хороша для Робби? Для меня? Да ты нас обоих недостойна. Мы заслуживаем лучшего.

Дарла бросилась к двери и распахнула ее настежь.

— И не думай возвращаться! — крикнула ей в спину Элеанора.

Та обернулась:

— После того, как ты так с нами обошлась? Однажды ты за это заплатишь. Попомни мои слова!

Тони Шо всегда был мягким и застенчивым человеком. Общаться он предпочитал не словами, а посредством своих замечательных снимков. Он высоко ценил книги и искусство и обожал проводить пятничные вечера за просмотром фильмов вместе со своей дочерью.

Также он подозревался в убийстве.

Он находился в розыске около двадцати пяти лет. Все это время он ускользал от охотившихся за ним детективов, дразнил и волновал их и заставлял всю полицию Лос-Анджелеса чувствовать себя полностью непригодной к решению даже самых простых задач.

Все эти двадцать пять лет отец Джессики играл ключевую роль в одном из самых загадочных преступлений штата, а она совершенно об этом не догадывалась.

Вот вам и частный детектив.

Она только сейчас поняла, как мало ей было известно о том, кто был, пожалуй, самым близким для нее человеком. Она не знала ни его настоящего имени, ни где он вырос, ни с кем дружил, ни о женщине, которую он предположительно любил, — о женщине, которая ее родила.

Кроме всего прочего, Джессика также не имела ни малейшего представления о том, был ли Тони способен на хладнокровное убийство.

Покидая уборную и сам бар, она была в весьма затуманенном сознании. Она слышала, как Хэнк Стивенсон кричит что-то про выпивку, а Рейзор спрашивает, в порядке ли она, но их голоса доносились до нее словно сквозь толщу воды.

Она очнулась только на Йоркском бульваре. Лоб и шея у нее вспотели, в груди кололо, воздух рывками выходил из губ. Фото в заднем кармане вдруг показалось ей ужасной уликой, словно украденная из супермаркета помада. Быстрым шагом дойдя до мотеля, Джессика согнулась и постаралась успокоить дыхание.

Ее пикап все еще стоял около вывески. Девушке была невыносима сама мысль о возвращении в крошечную душную комнатку, поэтому она отбросила задний борт «Сильверадо» и вскарабкалась в кузов.

Джессика улеглась на спину, чувствуя, как высоко вздымается ее грудь. Над ней расстилалось лилово розовеющее небо, любым другим вечером показавшееся бы ей просто великолепным. Сегодня, однако, все было по-другому. Она вытащила пачку сигарет и зажигалку. В небо стали подниматься быстро тающие клубы дыма.

Когда Джессика впервые услышала имя Роба Янга и детали того, в какой мере он мог быть причастен к убийству Элеаноры Лавелль и похищению ее дочери, в дальних уголках ее сознания зародилась странная мысль. Она походила на факел, прикрепленный к носу блуждающей по ночному океану лодки. Ворочаясь в глубинах ее подсознания, эта мысль, впрочем, не выходила наружу до тех пор, пока Джессика не потерпела неудачу при попытке найти отца в выпускном альбоме Джейсона Прайса.

Она выкинула окурок за борт кузова и проследила дугу, которую его тлеющий кончик описал в темнеющем воздухе. Затем зажгла следующую сигарету; она всегда любила покурить после выпивки. После смерти Тони у нее порой уходило по пачке в день. Та же несдержанность коснулась и алкоголя. Гулять так гулять.

Она нашла его на кухонном полу, вернувшись домой после работы. Он собирался готовить ужин. На деревянной доске лежали нарезанные овощи, рядом с которыми ждали своей очереди наполненная водой кастрюля и пакет с пастой.

Дрожащими руками она принялась надавливать ему на грудь — тридцать раз, затем дважды приложиться ко рту. Губы у него уже давно посинели и были холодными как лед, но она раз за разом повторяла этот безумный цикл.

Наконец она прижала его к груди и взмолилась не оставлять ее.

Тони Шо умер в результате сердечного приступа, вызванного гипертрофической кардиомиопатией — наследственным заболеванием, о котором он, похоже, так и не узнал. У него в груди таилась настоящая бомба, готовая разорваться в любой момент. Ей самой посоветовали обследоваться и пройти несколько тестов на наличие соответствующего гена. После ряда неприятных процедур ей было объявлено, что волноваться не о чем, сердце у нее сильное и здоровое, словом, в полном порядке.

Врачи ошибались. Сердце Джессики вовсе не было в порядке. Его разбили на миллион кусочков. Она сама больше никогда не могла быть в порядке.

Обнаружив труп Тони, она рыдала как сумасшедшая, но потом при самых разных обстоятельствах не проронила ни слезинки. И на похоронах, и во время увольнения с любимой работы, и в день выезда из дома, который они с Тони делили на протяжении всех этих лет, она была чудовищно спокойна.

В каждом уголке блиссвилльского дома теперь таились призраки прошлого. Они преследовали Джессику везде, куда бы она ни направилась, на любой улице, хватали за плечо, когда она заходила в любимое кафе, спускалась в бар или шла в кинотеатр. Тони был повсюду. Она осознала, что нужно уезжать. Уезжать как можно скорее и как можно дальше от Нью-Йорка.