на прощание головой и, повернувшись, быстро пошел к выходу. Они были так взволнованы разговором, что не заметили за спинами гостей и участников открытия фестиваля, лица Лисовского, внимательно наблюдавшего за их встречей.

Поздно вечером, после окончания церемонии открытия фестиваля, Гонгадзе повез ее и двух своих новых деловых партнеров в расположенный недалеко от дворца, арендуемый им офис. Надежде снова пришлось постоянно улыбаться и непринужденно поддерживать светскую беседу, вначале в обществе какого-то толстого японского бизнесмена с маленькой тщедушной женой, а потом два часа слушать непрерывные жалобы пожилой английской леди, пока ее муж беседовал о чем-то с Гонгадзе с глазу на глаз.

Отношения с такими дамами у нее обычно не складывались. Ощущалась разница в возрасте и бешенная зависть этих титулованных, но некрасивых особ к ее внешности. Да и мужчины, вместо того чтобы обсуждать свои проблемы, постоянно пялили на нее глаза. Ей это было неприятно. Она как-то сказала об этом Гонгадзе, но он поднял ее на смех и заявил, что с его точки зрения так и должно быть. Почему если он богаче их, его подруга, а в будущем жена не должна быть красивее их жен и подруг. Надежда запомнила этот разговор и долго, потом его вспоминала. Получается, несмотря на все его страстные слова о любви к ней, она для него по-прежнему только красивая кукла. А когда постареет и потеряет былую красоту… Что тогда? Выбросит? Возьмет другую. Похоже, Вахтанг ничуть не изменился. Все у него должно быть лучшее — его фирма, его дом, его женщина…

Надежда уже довольно бойко говорила по английский и, слушая свою собеседницу, мысленно представила себя на ее месте через много лет. Ужаснувшись этому сравнению, она непроизвольно нахмурила брови и постаралась перевести беседу на более интересные для нее темы. Вспомнив недавно прочитанный любовный роман Мерил Хенкс, она невзначай спросила англичанку, ее мнение о нем. Та встрепенулась и к величайшей досаде девушки, заявила, что там главная героиня тоже страдала постоянными головными болями. К концу разговора у Надежды самой разболелась голова, и она с нескрываемой радостью встретила выходящего из кабинета Гонгадзе.

После переговоров они все вместе поехали в небольшой японский ресторан, расположенный на набережной, и выпили там несметное количество маленьких чашечек горячего саке, закусывая "сушу" и поджаренными устрицами в маринаде. Прислушиваясь к разговору за столом, Надежда поняла, что сегодня предстоят большие платежи за проданные англичанином акции какой-то сельскохозяйственной фирмы. К концу ужина она совсем захмелела и, обнявшись с англичанкой, громко пела под караоке "Подмосковные вечера". Та оказалась хорошей партнершей, и Надежда получила истинное удовольствие от дуэта с ней.

Уже поздно ночью, сев в машину, они с Гонгадзе долго прощались с англичанами, приглашая их посетить свою виллу и когда согласие было, наконец, получено и машина тронулась, Надежда, совсем разомлев в духоте, заснула, положив, свою голову ему на плечо. Гонгадзе обнял ее и всю дорогу гладил густые черные волосы девушки и что-то шептал ей на ухо, щекоча жесткими усами лицо и шею. Уже подъезжая к вилле, Надежда проснулась и, открыв окно, стала жадно вдыхать ворвавшийся в машину соленый морской воздух. Когда голова у нее немного прояснилась, и перестало больно ломить затылок, она откинулась на спинку сиденья и, закрыв глаза и, казалось, не замечая ничего вокруг, надолго задумалась.

Когда Надежда вышла из машины, ее вдруг повело в сторону, и она, не устояв на ногах, чуть не свалилась на клумбу с цветами. Гонгадзе схватил ее за талию и крикнул двум сопровождающим его охранникам, чтобы те помогли отвести Надежду в дом. На втором этаже она нежно обняла его за шею и, визжа, стала отбиваться от охранников, когда те и горничная попытались отнести ее к ней в комнату.

— Ладно. Несите ко мне. — махнул рукой Гонгадзе и направился к своему кабинету. Надежду положили на широкий кожаный диван, стоящий напротив письменного стола, и закрыли сверху теплым мохнатым пледом. Она поворочалась под ним, устраиваясь поудобнее и, через минуту, уже спала, сопя и по-детски причмокивая во сне губами.

Когда охранники ушли, Гонгадзе снял костюм. Переоделся в пижаму и сразу подсел к компьютеру. Он долго набирал на экране какой-то длинный текст, затем просмотрел по Интернету показатели ведущих мировых бирж, и уже когда часы пробили полночь, запустил программу "клиент-банк". Открыв экран, где надо было вводить пароль, Гонгадзе вдруг замер и, повернувшись в кресле, посмотрел на, безмятежно спящую на диване девушку.

Надежда глубоко вздохнула и, громко причмокнув сухими от волнения губами, что-то невнятно произнесла во сне. Сквозь опущенные ресницы она видела, как Гонгадзе повернулся и долго смотрел на нее. Потом вдруг встал и подошел к дивану. Ее ладони похолодели и стали влажными. "Неужели что-то заметил…" — с замиранием сердца, подумала Надежда. Но Гонгадзе, постояв несколько секунд у дивана и поправив под ее головой подушку, опять вернулся к монитору, и быстро, в одно движение, набрал на клавиатуре пароль. Надежда чуть не вскрикнула от удивления, и потом долго внутренне усмехалась. — "Стоило так мучиться, если слово пароля записано у нее в паспорте в графе имя." После возвращения из круиза, она уговорила Гонгадзе повесить на стене рядом с его письменным столом большое венецианское зеркало и теперь монитор и клавиатуру с дивана было видно, как на ладони. Она устало уткнулась лицом в подушку и, почувствовав, как после нервного напряжения ее начало немного знобить, попыталась по-настоящему заснуть. Ее глаза стали слипаться. Фигура Гонгадзе все больше расплывалась в синеватых лучах настольной лампы, стоящей рядом с ней на тумбочке, и, наконец, когда он уже вставал из-за стола, она провалилась куда-то в темноту.

Утром она никак не могла понять, где находится. Она растерянно потрогала рукой диван, на котором лежала. Обвела сонным взглядом комнату и, наконец, вспомнив вчерашний вечер, догадалась, как здесь очутилась, и кто ее мог догола раздеть, пока она спала. Чувствуя себя совершенно разбитой, после проведенной ночи, Надежда скинула на пол плед и, посмотрев на грязную смятую простыню, решила пойти в душ. "Здорово вчера набралась в ресторане. Ничего не помню…" — подумала она, поморщившись от сильной головной боли, и потерла обеими ладонями виски. Голова у нее болела с каждой минутой все сильнее и сильнее, ее подташнивало, а во рту чувствовался какой-то противный металлический привкус.

Прохладные, живительные струи приятно обожгли ее тело, прогнав последние остатки сна. Она подставила под них свою голову и когда та окончательно прояснилась и тугой обруч, тисками сжимающий ее, исчез, она