юбилей известного московского певца, и она, быстро раздевшись, собиралась пойти в душ. Она уже закончила снимать макияж с глаз, когда в дверь тихо постучали.

— К тебе можно? — в дверном проеме показалось хмурое лицо Гонгадзе.

Она обернулась и, улыбнувшись, приветливо кивнула головой.

— Заходи, Вахтанг! Извини, я так устала, просто с ног валюсь. А тебе сегодня в двенадцать часов уже улетать в Москву. И я хотела бы проводить тебя до аэропорта.

Гонгадзе, неслышно ступая, по мягкому персидскому ковру подошел к ней и нежно обнял за плечи.

— Наденька! — наклонившись к ее уху, шепнул он. — Ложись отдыхать… но, если хочешь, давай на минутку сходим в гараж. Я приготовил тебе там небольшой сюрприз.

Надежда жалобно поглядела на него своими большими сонными глазами.

— Вахтанг, — попросила она. — Честное слово. Я так устала. Может, потом покажешь.

— Ну, дорогая! — Гонгадзе нетерпеливо переступил с ноги на ногу и еще крепче обнял ее за плечи. — Я столько потратил на него денег и мне очень хочется сделать тебе сегодня приятное.

Посмотрев на его обиженное лицо, Надежда тихо вздохнула и махнула рукой.

— Ну, ладно. Уговорил. Пойдем.

Она встала, быстро накинула короткий, чуть выше колен халатик. Одела, туфли на низком каблуке. И поправив у зеркала расческой волосы, взяла Гонгадзе за руку и вышла с ним в коридор.

Пройдя по темному переходу на первый этаж виллы, они спустились по узкой винтовой лестнице в подвал и, через небольшую дверь попали в просторное помещение гаража. У входа Надежда беспомощно остановилась.

— Вахтанг! Включи свет, пожалуйста. — попросила она. — Я ничего не вижу.

Он нашел в темноте ее руку и потянул за собой.

— Пойдем, я покажу тебе. Это там в глубине.

Обойдя стоящие в ряд машины, Гонгадзе провел ее в самый дальний угол гаража, и они оказались в небольшой комнате без окон, очевидно предназначенной для хранения бензина и запасных частей. Здесь было темно как в погребе. Остро пахло машинным маслом и еще чем-то, напоминающим уксус или разлитую серную кислоту.

— Подожди. Я сейчас включу освещение.

Через мгновение на потолке неожиданно ярко вспыхнула люминесцентная лампочка, и Надежда, прикрывшись ладонью от бившего ей прямо в глаза света, огляделась по сторонам.

Вдруг она непроизвольно вздрогнула и застыла на месте, пораженная увиденным зрелищем. У стены на стуле, безжизненно свесив вниз голые окровавленные руки, сидел человек. Его одежда превратилась в жалкие изорванные лохмотья, а лицо было обезображено и изуродовано до неузнаваемости. Около него на полу в разлившейся луже крови валялась небольшая, похожая на игрушечный пистолет бензопила…

Несколько секунд, девушка широко раскрытыми от ужаса глазами, смотрела на, сидящего на стуле человека, затем неуверенно шагнула к нему, и вдруг громко вскрикнув, закрыла рот рукой. Это изуродованное лицо с заплывшими глазами и окровавленным, распухшим ртом она узнала бы среди тысяч других! Это было лицо Франсуа Леру!

В тишине гаража за ее спиной послышались шаги и в комнату вошли Лисовский и два одетых в черные костюмы бритоголовых охранника. Лисовский поставил рядом с Надеждой табурет и, наклонившись, строгим голосом приказал.

— Садитесь, Надежда Владимировна. Нам предстоит с вами долгий разговор.

Его голос глухо отразился о стены комнаты и замер где-то в ее дальнем, темном углу. Надежда, прижав похолодевшие руки к груди, судорожно вздохнула и, не сводя испуганных глаз с Лисовского, медленно опустилась на табурет. Облизав пересохшие губы непослушным языком, она проглотила застрявший в горле комок и часто и тяжело задышала.

Несколько секунд Лисовский выдерживал томительную паузу. Затем пристально, не мигая, посмотрел Надежде в лицо и все так же строго спросил.

— Вы знаете этого человека?

— Н-нет. П-первый раз ввиж-у. — заикающимся голосом с трудом ответила она.

Лисовский с нескрываемой иронией улыбнулся.

— Вы в этом уверены?

Надежда безмолвно кивнула головой.

— А кому вы вчера звонили из автомата около двух часов дня?

— П-подруге… — она снова судорожно вздохнула.

Лисовский покачал головой.

— Вы Надежда Владимировна очень профессионально оторвались от охраны, но не учли одной досадной мелочи. В отличие от России, здесь все шоссе находятся под постоянным наблюдением дорожной полиции, и поэтому ваш звонок был снят на видеокамеру. Вот фотографии.

Он бросил на колени девушки пачку цветных фотоснимков.

— Узнаете себя? А вот справка из телефонной компании о номере, куда вы звонили. — Лисовский положил на фотографии еще один листок бумаги. — И данные из полиции на владельца этого номера. Кстати, в доме он проживает один. Как видите, все факты на лицо.

Лисовский несколько секунд, молча, разглядывал растерянное лицо Надежды. Затем встал у нее за спиной и положил руки на ее вздрагивающие плечи.

— А теперь самое главное! — наклонившись к ее уху, сказал он. — В этом человеке я узнал агента КГБ, который двадцать лет назад работал с господином Федоровым.

Он заглянул в ее широко раскрытые глаза.

— Ваш руководитель милое дитя плохо вас подготовил. Вы провалились на этом сеансе связи. И ваши детские игры в разведчиков уже закончились. И боюсь, что навсегда!

Щеки Надежды покрылись ярко-красным румянцем, и она, не выдержав взгляда Лисовского, опустила глаза к, заляпанному пятнами крови и машинного масла, полу. Заметив ее смятение, Лисовский усмехнулся.

— Пока ваш связной ничего не говорит. Но это пока… — он похлопал ладонью ее по плечу. — Когда мы за него возьмемся всерьез, он быстро одумается. А вам будет полезно поприсутствовать на его допросах.

Стоящий в дверях комнаты Гонгадзе, недовольно посмотрел на Лисовского и хрипло, как бы через силу, спросил.

— Что скажешь, Надя?

— Вахтанг, я не знаю этого человека. — вдруг тихим ровным голосом ответила Надежда и сама удивилась своему спокойствию. От нервного потрясения в ее голове все перемешалось, и она никак не могла решить, как себя теперь вести. Ей было очень страшно, и она чувствовала, что вот-вот заплачет, но показывать свой страх, ни Лисовскому, ни Гонгадзе, не хотела.

Гонгадзе замер, не сводя с нее своего взбешенного взгляда.

— Шлюха! Глупая шлюха! — вдруг взорвался он и, сжав кулаки, бросился к девушке. Надежда вздрогнула и испуганно посмотрела на, приближающегося к ней разъяренного Гонгадзе.

"Господи! Прошу тебя… прошу…" — молилась она про себя, сама не зная, чему, глядя на его горящие безумием глаза и сжатые кулаки. Холод подвала давно проник к ней через тонкую ткань халата, и ее всю трясло от страха и озноба.

Гонгадзе остановился от нее в двух шагах.

— Я столько сделал для тебя! Ты могла бы стать самой богатой женщиной в мире. Все мои деньги принадлежали бы тебе! — его голос громким, звенящим эхом отдавался в ее ушах.

Вдруг он