Они развернули простыню над матрасом, старательно ее выравнивая. Комната Хуберта производила самое благоприятное впечатление: все хорошо продумано и опрятно. В воздухе витал характерный аромат свежего белья, к которому примешивался другой – свежий и, несомненно, мужской. Во всем этом сквозило что-то настолько интимное, что щеки Элис заалели румянцем, а в голове пронеслось: будет ли пахнуть так же сам Хуберт, если она подойдет к нему так близко, что сможет уловить его запах?

– Мне понравилось, – честно ответила Элис. Несмотря ни на что, она получила удовольствие от того, что была там, что почувствовала себя вовлеченной во что-то такое, участвовать в чем прежде ей не приходилось. – Джонатан прекрасно справился с выбором меню. Я давно уже скучала по британской кухне.

Хуберт улыбнулся и чуть дольше, чем прежде, задержал на ней взгляд.

– Это верно, но я бы предпочел, чтобы вечер протекал несколько иначе и вам с Маргарет было бы уделено больше внимания. – Его лицо несколько омрачилось. – Впрочем, у меня целый список вещей, которые, будь на то моя воля, совершились бы по-другому.

Элис молчала, прокручивая его слова, пока оба они расправляли пододеяльник и вдевали в него одеяло.

– А вы хорошо себя чувствуете? – спросила она наконец. – Выглядите немного усталым.

Хуберт кивнул. Постель была готова. Он распрямил плечи и уставился в пол, медленно набирая в легкие воздух. Элис молча глядела на него, ожидая, пока он соберется с духом и что-нибудь скажет.

– Несколько дней назад я узнал, что один человек, с которым я некогда был знаком и который оказал на мою жизнь сильнейшее влияние, прошлой зимой скончался.

– Ох, мне очень жаль.

Хуберт покачал головой и опустился на кровать, как будто продолжение этого разговора требовало от него стольких усилий, что оставаться на ногах было невыносимо. Поколебавшись несколько секунд, Элис присела рядом.

– Не стоит сожалений. Это вовсе не тот человек, о котором хранишь добрые воспоминания, скорее наоборот: известие о его смерти в определенном смысле принесло мне освобождение. – Лицо его омрачилось, взгляд не отрывался от сложенных на коленях рук. – На какое-то мгновение я поверил, что… Поверил, что все закончено и я наконец-то свободен. Что мое прошлое… – Он вновь поднял на нее глаза в очередном па того странного танца, который с самого начала исполняли их взгляды, без конца то встречаясь, то избегая друг друга. – Но вчера, после ужина, кое-что случилось. То, что совершенно ясно дало мне понять, что свободы я не получу никогда. – Он еще несколько мгновений молчал, а потом вдруг поднялся, да так резко, что матрас, на котором осталась сидеть Элис, слегка задрожал. – Сейчас мне уже пора идти, и я полагаю, что будет лучше, если на данный момент мы завершим этот разговор. Благодарю вас за помощь, Элис.

Она еще какое-то время оставалась в комнате Хуберта, не отводя взгляда от пустой корзины на полу и не в силах понять, что же здесь только что произошло.

XXVI

Хуберт обычно не упускал возможности отправиться в Шанхай и делал это всегда с удовольствием. В тот настоящий Шанхай, что разворачивается перед тобой, стоит только выйти за пределы Международного поселения. Город был живым: он бурлил, как и Нанкин-роуд с прилегающими улицами, но это был совсем другой тип бурления, связанный с каждодневными делами и заботами коренного населения города. В пределах же Международного поселения глазам Хуберта все представлялось несколько чрезмерным. Плавильный котел, заполненный выходцами из самых разных точек мира, теми, кто стремился начать все сначала, возлагая все свои надежды на экономические возможности, которые предоставляла дельта реки Янцзы. В остальных частях Шанхая царила совсем другая атмосфера. Хуберт кожей чувствовал, что люди, попадавшиеся ему навстречу по дороге к дому мастера Вэя, по-настоящему укоренены в той земле, что лежала у них под ногами. Многие их поколения жили на этой земле, ощущая себя частью единого целого.

Тем утром Шаожань работал в отеле, из чего следовало, что мастер Вэй должен быть дома один. На самом-то деле Хуберту тоже следовало бы остаться в «Белгравии». Его бы, конечно, никто не упрекнул за отсутствие на рабочем месте, но все же он чувствовал вину за то, что оставил Маргарет одну в то время, когда отель битком набит именитыми гостями. С другой стороны, он в любом случае сомневался, что смог бы хоть кому-то принести пользу: он почти не спал и с огромным трудом мог на чем-то сконцентрироваться. Если бы не Элис, то, как подозревал Хуберт, он до сих пор стоял бы у себя в комнате наполовину одетый и глядел в пустоту над незастеленной кроватью.

Элис. На какое-то мгновение он поверил, что сможет позволить себе эту роскошь – стать к ней ближе, лучше ее узнать. Услышав о гибели профессора Мориарти, он подумал, что сможет наконец-то начать все с нуля, как и прочие обитатели Международного поселения. Подумал, что настоящая его фамилия, как и истинная личность, уже не представляют для него никакой опасности. Что никому уже не будет никакого дела до человека, которого он убил в свои семнадцать лет; что Мориарти теперь тоже мертв и можно не прятаться ни от него самого, ни от его криминальной группировки.

Однако же не все коварные люди, готовые сломать чужую жизнь, представляют собой ужасных злодеев со сверхчеловеческим интеллектом. Бывает и так, что вполне заурядный человек, скупой и жестокий, может произвести тот же эффект несколькими простыми словами. «Ты, верно, задаешься вопросом, сделаю ли я это, смогу ли сорвать с тебя маску и рассказать правду о тебе всем и каждому: уверяю тебя, что смогу…» – бросил ему в лицо прошлой ночью Монтгомери, уже после ужина, перед дверью в оранжерею на заднем дворе отеля.

Хуберт вышел во двор, желая привести в порядок свои мысли, прежде чем пойти к себе на верхний этаж. Ему хотелось проанализировать сказанное за столом, выстроив все это в определенную перспективу. Но почти сразу же туда явился и Монтгомери: он, совершенно пьяный, искал его. И, насмехаясь, обвинил его в том, что Хуберт, дескать, угрожал ему, подсунув какую-то записку под дверь его номера.

«Все, все до единого узнают о том, что случилось в Карловых Варах, – я лично об этом позабочусь».

Со вздохом облегчения Хуберт вошел в дом мастера Вэя. Не будучи уверен в том, что сможет завести об этом разговор, он чувствовал настоятельную потребность как можно скорее увидеть его – или же он просто сойдет с ума. Хозяина дома он застал в любимом кресле подле жаровни, с открытой книгой на коленях и чашкой остывающего чая рядом на столике. Хуберта, несмотря на обстоятельства, ждала нежданная радость: мастер Вэй смог сегодня подняться с постели, а это было отнюдь не маловажно. В последнее время все чаще он не вставал, лежа весь день в кровати.

– Я ждал тебя, мой мальчик, – этими словами встретил его мастер Вэй, заговорив на чешском, как и всякий раз, когда они оказывались наедине. – Так и знал, что придешь повидать меня как раз сегодня.

Хуберт в ответ улыбнулся. Он уже давно далеко не мальчик, но Вэй Луну нелегко отказаться от старых привычек.

– А почему ты был настолько в этом уверен? – спросил, оживившись, Хуберт. – Чутье детектива? Ведь я и сам, должен сказать, когда утром проснулся, понятия не имел, что пойду к тебе… – И взял недопитую чашку, что остывала на столике возле учителя, чтобы унести ее. – Сейчас приду, снова заварю чай и разогрею тебе суп. У тебя что-нибудь болит? Хочешь, принесу тебе лекарства?

Мастер Вэй нетерпеливо махнул рукой на Хуберта.

– Не нужен мне ни суп, ни чай, ни лекарства. Мне нужно, чтобы ты посидел со мной. Иди сюда.

Хуберт, повиновавшись, снова опустил на столик чашку и сел на низенькую банкетку сбоку от кресла. Он не чувствовал такой уверенности, чтобы позволить мастеру Вэю смотреть ему прямо в глаза.

Учитель некоторое время внимательно за ним наблюдал, ласково улыбаясь. И все же во взгляде его сквозила тень беспокойства. Потом он протянул слегка дрожащую руку к лицу Хуберта, а тот прижался к ней щекой и закрыл глаза, чтобы облегчение, охватившее его в присутствии старого друга, оказало на него целительное воздействие, подобно хорошему бальзаму.

– Я знаю, что там случилось, – пояснил он. – Ко мне вчера приходил Джонатан.

Хуберт мгновенно открыл глаза.

– Что? Когда?

Мастер Вэй только покачал головой.

– В третьем часу ночи. Тоже, наверное, не мог заснуть, – прибавил он, проведя пальцем по темным кругам под глазами