На ужин она подала салат с ржаными гренками и запеченные овощи. Вегетарианка. Хорошо, что он съел рыбу на вокзале. Госпожа Моул сидела напротив — локти на столе, пальцы крошат кусочек гренка — и рассуждала о здоровом питании, о вреде пшеничной муки и сахара, о фермах по соседству, где она покупает экологически чистые продукты: овощи, молоко и кленовый сироп, который использует вместо сахара. А вот вино здесь хорошее. Доктор, усталый и непривычный к алкоголю, после двух бокалов почувствовал себя пьяным. Он выстраивал в уме фразу, но никак не успевал вставить ее в разговор. Когда бутылка опустела, госпожа Моул рассказала ему о гибели мужа. Столкнулись два катера.

— Ему было всего шестьдесят семь лет. С телом ничего не удалось сделать. Оно было в чудовищном состоянии. Совершенно изуродовано.

Блау думал, что вдова сейчас расплачется, но она взяла еще один гренок и покрошила его в остатки салата.

— Он не был готов к смерти, а впрочем, кто из нас готов? — она на мгновение задумалась. — Но я знаю, что муж мечтал об ученике, достойном его, о человеке не просто компетентном, но полностью преданном своей работе, как он сам. Муж был великим одиночкой, вы знаете. Он не оставил завещания, не отдал никаких распоряжений. Следует ли передать препараты в музей? Ко мне уже обращались. Может быть, вы порекомендуете какой-нибудь достойный доверия музей? В последнее время пластинаты окружает такая темная аура… хотя ведь сегодня анатомам вовсе нет нужды охотиться за висельниками, — вдова вздохнула, свернула лист салата в изящный рулончик и сунула в рот. — Но я знаю: муж мечтал, чтобы кто-нибудь продолжил его дело. Некоторые проекты он только начал, я пытаюсь работать дальше сама, но мне недостает его энергии и энтузиазма… Знаете, я ведь по образованию ботаник. Вот, например, есть такая проблема… — начала госпожа Моул и вдруг умолкла. — Ну, неважно, об этом мы еще успеем поговорить.

Сдерживая любопытство, Блау несколько раз кивнул.

— Вы в основном занимаетесь историей проблемы, верно?

Блау дал ей договорить, выдержал небольшую паузу, после чего быстро сходил наверх и, взволнованный, принес свой ноутбук.

Они отодвинули тарелки, и уже в следующее мгновение экран засиял холодным светом. Доктор с тревогой пытался припомнить, что у него делается на «рабочем столе», не осталось ли каких-нибудь компрометирующих ссылок… впрочем, он ведь недавно наводил там порядок… Блау надеялся, что вдова прочитала те материалы, которые он ей прислал, просмотрела его книги. Теперь они вдвоем склонились к монитору.

Когда они смотрели его работу, доктору показалось, что госпожа Моул взглянула на него с восхищением. Мысленно он записал себе: дважды. Запомнил, что именно произвело на нее такое впечатление. Вдова явно разбиралась в этом деле, вопросы задавала вполне профессиональные. Доктор не ожидал от нее таких познаний. От ее кожи слегка пахло бальзамом для тела — таким, какие любят пожилые женщины, с приятным запахом, невинным, словно тальк. Указательный палец правой руки, которым она касалась экрана, украшало странное кольцо с камнем в виде человеческого глаза. На ладонях уже появились темные печеночные пятна. Руки вдовы, как и ее лицо, изуродованы солнцем. Блау задумался: интересно, как можно было бы сохранить этот эффект тонкой, сморщенной от солнца кожи?

Потом они уселись в кресла, хозяйка принесла из кухни полбутылки порто и наполнила две рюмки.

Доктор спросил:

— Вы покажете мне лабораторию?

Вдова ответила не сразу. Возможно, потому, что рот у нее был занят порто, как как до этого у него — конфетой. Наконец она сказала:

— Это довольно далеко отсюда.

Она поднялась и начала убирать со стола:

— У вас глаза слипаются от усталости.

Блау помог ей поставить тарелки в посудомоечную машину и с облегчением отправился наверх, едва пробормотав: «Спокойной ночи». Сел на край застеленной кровати и упал на бок, не находя в себе сил раздеться. Сквозь сон он слышал, как хозяйка зовет с террасы кота.

Назавтра Блау принял душ, аккуратно убрал в пакет грязное белье, распаковал и сложил в шкаф вещи, развесил на плечиках сорочки. Побрился, намазал лицо увлажняющим кремом, побрызгал подмышки любимым дезодорантом, седеющие волосы смочил специальным гелем. Подумал, не надеть ли сандалии, но решил остаться в ботинках. Наконец тихонько (сам не зная почему) спустился вниз. Хозяйка, видимо, уже была на ногах, потому что в кухне на буфете стояли тостер и тарелка с хлебом. Еще банка джема, мисочка с медом и масло. Завтрак. Кофе в кофеварке. Блау съел тосты, стоя на террасе и глядя на море, он подумал, что вдова, наверное, опять пошла купаться и придет с этой стороны. Он хотел увидеть ее первым — прежде, чем она заметит его. Доктор Блау не любил, когда за ним наблюдают — предпочитал наблюдать сам.

Он гадал, согласится ли вдова показать ему лабораторию. Это интересовало его больше всего. Даже если госпожа Моул ничего не расскажет, о многом можно будет догадаться самому.

Методика Моула оставалась тайной. У доктора, правда, имелись некоторые предположения — быть может, он даже близок к разгадке. Он видел препараты Моула в Майнце, а затем во Флорентийском университете на международной конференции по препарированию тканей. Блау догадывался, каким образом Моул консервировал тела, но химический состав бальзамирующей жидкости и его воздействие на ткани все еще оставались загадкой. Требуется ли какая-либо подготовка, предварительная обработка? Когда и как применяются химические препараты, чем заменяется кровь? Как пластинировать внутренние органы?

В любом случае препараты Моула (и его жены — Блау все более убеждался в том, что госпожа Моул приложила руку к их созданию) были безупречны. Ткани сохраняли естественный цвет и некоторую пластичность. Они были мягкими на ощупь, но при этом достаточно упругими, чтобы придавать телу нужную форму. К тому же легко отделялись друг от друга, а следовательно, служили бесценными наглядными пособиями: тело можно было раскладывать на части и собирать заново. Бесконечные возможности путешествия по сохраненному от тлена организму. С точки зрения истории бальзамирования открытие Моула было поистине революционным, оно не имело себе равных. Пластинаты фон Хагенса — первый шаг в этом направлении, который, однако, сегодня производит все меньшее впечатление.

Она появилась — снова закутанная в полотенце (на сей раз розовое), но не со стороны моря, а из ванной. Встряхнула мокрыми волосами и подошла к плите, где в металлической кружке грелось молоко для кофе. Стала медленно двигать поршень-ситечко вверх-вниз, пока молочная пенка с шипением не полилась на раскаленную керамическую поверхность.

— Как спалось, доктор? Кофе?

О да, с удовольствием. Блау благодарно принял из ее рук кружку с кофе и позволил плеснуть туда пенистого молока. Он сделал вид, что с любопытством слушает рассказ вдовы о рыжем коте, который появился в день смерти своего предшественника, тоже рыжего: просто пришел в этот дом неведомо откуда, вспрыгнул на диван, словно всегда здесь жил, и — остался. Так что хозяева, в сущности, и не заметили подмены.